Аглая Револеновна строго посмотрела на окончательно растерявшегося заву-ча. Досадливо махнула рукой и, обращаясь к школьникам, сказала:
– Значит так! Либо ваш Рафаэль Айвазовский немедленно выйдет из кадра, либо статьи в газете не будет. Решайте. Даю три минуты.
С этими словами она засунула ладони в рукава шубки. Отвернулась и, не об-ращая внимания на учеников, принялась неторопливо прохаживаться по школь-ному двору.
Ученики зашумели. Одни с нескрываемым возмущением обсуждали слова Аглаи Револеновны и призывали Леху стоять до конца, другие, и таких было большинство, принялись уговаривать его не мешать нормальным людям фото-графироваться.
Леха оцепенел. С неподдельным изумлением он глядел на прогонявших его отличников, и пытался найти за собой вину, способную оправдать предатель-ство тех, кого еще минуту назад считал своими приятелями.
– Им всем на меня наплевать! – еле слышно прошептал он стоявшей рядом шестикласснице Оле. – Всем…
После чего, стараясь никого не задеть, вышел из строя. Втянул голову в плечи и, не поднимая глаз, быстро направился к дверям школы.
***
Раз – два – три – четыре, раз – два – три – четыре…
Леха с равномерностью метронома постукивал карандашом по крышке пар-ты и неотрывно наблюдал за тем, как во дворе школы подгоняемые ветром сне-жинки в ритме траурного марша по несбывшейся мечте, скорбно кружились в сером небе.
Раз – два – три – четыре, раз – два – три – четыре…
На пороге класса показалась Оля. Увидев одиноко сидящего Леху, спросила: почему он не идет домой.
– Всё, Леша! Каникулы наступили!
Раз – два – три – четыре, раз – два – три – четыре…
Не дождавшись ответа, девочка присела рядом. Поправила упавшую на лоб челку и, коснувшись пальцами его ладони, посоветовала не расстраиваться.
– Во-первых, – она загнула мизинец левой руки. – На газетных снимках все на одно лицо, поэтому совершенно не важно, кто там снят на самом деле. А во-вторых…
Оля глубоко вздохнула и, загнув безымянный палец, добавила, что в отличие от нее самой, ему, Лехе, теперь доподлинно известно: кто является его другом, а кто нет.
– Я и так знаю, кто мне друг, – буркнул Леха.
– Кто?
– Борька из Григорьевки… Говорят, мы с ним чем-то даже похожи.
– Он тоже рисует?
Леха отрицательно покачал головой. Сказал, что Борька придумывает песни, а потом поет их. После чего тяжело вздохнул и отвернулся к окну.
За окном все также падал снег. Он падал так быстро, что в какой-то момент Лехе показалось, будто перед его глазами находился не школьный двор, а зана-вешенная сцена, на которой под звуки траурного марша только что была разыг-рана трагедия одиноких снежинок.
«Представление закончено, – подумал он, – но легче не стало».
Развернувшись всем телом, Леха пристально посмотрел Оле в глаза.
– Скажи: