или умереть… За двадцать лет, которые прошли перед мучительно бодрствующим разумом и духом пана профессора со времен той войны, очень многое поменялось и в человеке, и в мире человека… Того, за что можно было бы уцепиться на краю бездны, к чему можно было бы вернуться, что было бы способно остановить, отрезвить безумное стадо свиней, в которых вселились бесы, более нет – пан профессор ясно видит это. И это страшит его, давно страшит. Ни в чем невозможно более различить ни память о личности человека, ни ощущение его ценности… еще более стал человек в сознании и реалиях эпохи «вещью», «особью», «частью рода», куском плоти с набором естественных рефлексов, полезным орудием для больших дел, чуть ли не просто «винтиком» и «глиной». Еще более движут им пустота и отчаяние, еще более бессмысленны его судьба и жизнь… и если не дай бог произошедшее – начало новой большой войны, то будет всё то же по сути, но еще хуже и страшнее, безграничнее по масштабам, и ни кто не скажет и не сумеет представить, что предстоит быть может пережить миру… Еще страшнее будет пляска «ничто», еще безграничнее будет цинизм в отношении к человеку, и более жуткая судьба предстоит ему в вихрях событий, всё так. События сегодняшнего утра лишь их неожиданностью, их брутальным вторжением в хрупкое счастье пана профессора, вызвали у него шок – он давно предчувствовал катастрофу, обреченность чему-то страшному случиться… Он давно и знал, и чувствовал, что кипящий в своих недрах, внятно содрогающий почву цивилизованной жизни вулкан человеческого нигилизма, неотвратимого от нигилизма безумия тоталитарной массы, непременно взорвется, уничтожив и выжегши всё вокруг, превратив в руины и пепел здание тысячелетней культуры… Если всё верно, если происходящие события – и вправду начало, первые капли бурлящей и прорывающейся наружу магмы, первые такты и звуки нового, дьявольского карнавала «ничто» – то что же ждет его, ставшую ему дорогой и любимой женщину? Его университет и город, его страну? Какие предстоят испытания? Что он сможет, на что решится или нет, если война и смерть заколотят к нему в дверь, если какой-то безумец-«колбасник» или «белокурый арийский ангел», наслушавшись другого лающего безумца, придут к нему на порог и наставят ему в лицо дуло винтовки?.. Что же – посмотрим… если приведется, не дай бог…
Глава четвертая
О, БОЖЕ…
Однако, часы на Ратуше напевно и чаруя пробили десять – пан профессор и не заметил, как полившиеся потоком мысли отобрали целые полчаса. В дверь постучали. Пан Юлиуш Мигульчек, секретарь декана, в огромных, с трудом облегчающих его близорукость очках, тот самый, который имеет родственников в горах на словацкой границе, открыл дверь, почтительно и глубоко склонился, чуть не вызвав у профессора Житковски слезы: все было как обычно. Как обычно, старый и очень добрый поляк, глядел своими рачьими в линзах глазами.
