Однако надо было что-то придумывать. Что за лекарства – не знаю. Почему надо Зоксон пить два месяца, а Пенестер только один – непонятно. Как они будут проявляться на мне во времени – так же. Вернуться, и переспросить – поздно: надо было не обижаться, а действовать раньше. Снова позвонил Евгению Васильевичу, рассказал ему о случившемся, и попросил устроить мне консультацию с его урологом. Он быстро перезвонил, и мы договорились о встрече у его матери, поскольку уролог, сказал, живет по соседству с ней, чуть не в одном доме. Назавтра приезжаю, Цветков звонит урологу, и через пять минут приходит молодой парень, назвавшийся Леонидом. Я повторяю историю, показываю журнал, отмечаю недоверие к моему врачу, говорю о своих отдельных сомнениях, и прошу совета. Он внимательно, вроде, выслушивает, задает кое-какие вопросы о том, как я себя чувствую, как все протекало с момента начала болезни, и просит пройти в туалет и разрешить ему посмотреть на «процесс». Что там он увидел, учел ли мою при этом скованность, а значит и не совсем точное соответствие им увиденного норме, – не знаю. Но произнес, более для себя, что ему ясно. После чего мы вернулись обратно в комнату, и он, оставив, к моему удивлению, все записанные в журнале его коллегой без рассмотрения и какой-либо их критики, назвал мне другое лекарство, и только одно, а именно… «Корнам», который, как я выяснил позднее, является всего лишь несколько более дешевым, но менее качественным, аналогом Зоксона.
Я поставил на стол принесенные мною бутылку коньяка и закуску, Агния Александровна – тарелки, и мы вчетвером, теперь за более приятным занятием, закончили консультацию. Я забыл о своих сомнениях и новых вопросах, решил довериться приятелю Цветкова, выкупил Корнам и приступил к его приему. Через пару дней вынужден был позвонить Цветкову еще раз, и сказать, что Корнам мне, по неизвестной причине, оказался противопоказанным и что я вынужден перейти на лекарства, официально назначенные Соболевым. Позвонил и Леониду Николаевичу. Он в ответ вторично меня удивил тем, что без всякого «удивления» спокойно его воспринял и, заметив, что так бывает, что организм может определенные лекарства не принимать, согласился с моим решением, и опять без какой либо реакции на соболевские лекарства, их возможно большую для меня пригодность.
Через пару дней я почувствовал положительную подвижку. Но теперь меня стала занимать другая проблема. Большое количество лекарств и длительность их использования, что, не вписывалось в мою философию опоры на собственные силы и, как я полагал, в стратегическом плане могло мне нанести вред. Я стал, на собственный страх, экспериментировать. Сначала несколько увеличил периодичность приема лекарств, но, не почувствовав заметных подвижек, вернулся к прежнему режиму. Затем, дождавшись более или менее стабильного состояния в течение десяти дней, где-то числа 16-го отказался от лекарств полностью и заставил организм самостятельно