Суицид лезвием книги. Монологи Пальтиеля. Александр Лепенский

стоит рассказать, как все продолжалось. И вообще я хочу напомнить, что самое главное событие во всем рассказе – это как раз то, что повлеклось за той самой книгой. Что случилось после ее написания. И сейчас мне кажется, я достаточно подготовил вас для продолжения. Истина уже где-то рядом. Знаете, мне действительно тяжело давалась та книга. Не только в плане написания, но и психологически. Ведь все то пережитое и без того из меня никогда не уходило, а здесь я решил разложить себя на общее обозрение, оголить прямо перед всеми. При этом, перенося все на бумагу, снова втыкал в себя иголки. И так было почти до самого конца. Но все же, забегая вперед, после полного написания книги мне стало значительно легче. Еще в пору, когда писал блог, он для того и создавался, чтобы отпустить что-то негативное, чтобы не сходить с ума, и это была рабочая авантюра, пусть и на несколько граммов, но все же. Такой эффект был и по окончании книги.

      Как я и сказал где-то выше, книга писалась уже значительно быстрее, чем в самом начале. И вот, спустя месяц моего прибывания было изложено приблизительно семьдесят процентов от общего объема. Изначально я планировал справиться за две недели. Из родного города я получал ежедневные звонки от Вероники, она скучала, спрашивала про процесс, хвалила меня и ругалась, и все это могло уместиться в одном диалоге. За эти тридцать дней я четырежды не ночевал дома, однажды уснул на ступеньках набережной, посрамленный выпиванием безграничных напитков. Целовался с двумя дамами, не дрался. Семь раз разлагался от боли в желудке, которая усиливалась с каждым выпитым стаканом. Наверно, та пища, что я употреблял, не очень сочеталась с алкоголем, потому я даже попробовал пересмотреть рацион. Но знаете, там, проснувшись на ступеньках, мне писалось лучше всего. Это был бесконечный поток искренних идей, слова выдавались танцем, просто кружились, и получалось правильно, технично. Даже несмотря на то, что писалось в телефон. Это то состояние, когда ты проснулся практически в один момент с городом, не в плане людей, а с самим городом, как с тем, что можно пощупать. Я тогда сходил за бутылочкой пива и породил состояние восхищения, сидя под утренним солнцем, которое напекало, увозя меня быстрее в опьянение. И мир в этот момент будто сделан из фотографий, такой плавный, и успеваешь все разглядеть. Именно поэтому строки там были сильные. Я выкуривал сигарету за сигаретой, черт, да я даже сейчас закурил, потому что снова улыбаюсь тому дню. Я помню, как ближе к восьми утра скинул всю эту писанину Ализ, и та спустя двадцать минут написала, что, по ее мнению, это самое искреннее, что я писал. И она была права. Самое обидное, что после этого возвышенного состояния наступает тоска. А во времена тоски я думал о Ней. Не об Ализ. О Ней. Мне всегда казалось, что если сейчас я выбегу на улицу, то найду Ее, встречу, и все придет к своим местам, и книгу эту писать мне уже не нужно будет. Но сколько бы раз я ни представлял нашу встречу, в реальности этого так и не происходило. Да и что я сказал бы