добавлять частицу чего-то непосредственно-свежего, переворачивать наизнанку сознания,
доводить их до ручки, менять, создавать – одним только поведением. Но никто его не понимал.
Но постепенно до них доходило, что и как. Он начал писать – много писать – настоящую
злободневную насыщенную прозу. После того, как Отец его прогнал, агнец возненавидел его. Он
рассказал все брату своему и тот пошел с ним. Они были неразлучны. Они были посланы на
землю. И оба решили, так как первый агнец уговорил своего брата, оба решили вести стиль жизни
великих писателей, поэтов, и прочих блуждающих и ищущих душ, за которыми они наблюдали. Только у брата это не получилось со временем. И
спустились они на землю. И решили все испробовать. И пошли они в кабаре в людском обличии,
так что не вызывали никакого подозрения. И спросили они, что обычно заказывают здесь поэты,
писатели, художники и прочие недурственные личности. И получили они ответ, и заказали два
абсента. И сильно скорчились оба брата и подумали, что все это выдумка и что их обманули. И
разозлился агнец, и встал на стол и начал читать стихотворения тех, кем восхищались и произвели
фурор. Ему аплодировали сидящие напротив личности, тогда агнец познал красоту молодого
тщеславия, испытанного впервые. Он стал еще громче выкрикивать слитно собранные отрывки из
Шекспира и тогда понял, что нет конца тщеславию, что оно может приесться, если только
повторять это тысячу раз, приесться только из-за однобокости. Он понял, что ничем оно больше не
плохо. И если представить, что кто-то еще жаждет славы и признания, ему просто надо или встать в
очередь, или бороться. И после выпитых стаканчиков они почувствовали прилив сил и тогда
заказали еще. Они заказали второй, третий, четвертый раз – и почувствовали страсть к этому, и не
нашли меры – и узнали пакостность этого занятия. Но хотели еще – это ведь их дебют. И
продолжили кутить напропалую – танцевать с официантами и официантками. Они хотели познать
гетеросексуальность и гомосексуальность, о которых слышали ранее. Только слышали, как чистые
абстракции они не сливались в соитии для получения нового рода, они зарождались сами из
антивещества. И потому они испытывали все по-новому, причем влечение у агнца было к
обоим полам. И тогда он понял суть сексуальности и как она велика и как ее можно направлять
и использовать для созидания – не выпускать и держать в себе на привези. И он начал
безудержно писать и писать. Это было очень заметно для их соблазнителей. Перед этим он
попросил у бармена листы и ручки, и писал.
Отец за всем этим наблюдал и был очень, предсказуемо, зол. Он хотел их вернуть, но одумался и
решил, что их большее наказание на земле.