Командир горцев был молод и сероглаз. Суровостью обветренного лица он напоминал мне отца, но вряд ли эта суровость была свойством характера – скорее следствием жизни, которую он вел уже чуть ли не десяток лет.
Итак, он взглянул на меня испытующе.
– Обвал будет, говоришь ты?
– Да.
– Ну что ж, я рад. И не стану задавать вопросов, на которые не получу ответа. Поторопимся! По моим расчетам, они уже близко к ущелью.
***
Деревня, встретившая их настороженно, – в такое время опасны любые вооруженные чужаки – смягчилась, услышав о бое в приречном ущелье, не жалея запасов, накрыла стол в одном из сохранившихся домов.
Дан много пил, много ел, охотно улыбался поглядывающим на него женщинам. Сидевший по правую руку от него Эрни-лучник едва ли пригубил вина из своего кубка. Командир бросал на него короткие взгляды. Лучник воевал бесстрашно, нимало не заботясь о своей безопасности, разил врагов с одного выстрела…
– Мы неплохо поработали сегодня, Эрни, – Дан накрыл узкую руку своей большой ладонью, легко скользнув пальцами по белой, тонкой коже: нет, не из крестьян, не из ремесленников… – все случилось так, как ты говорил. Мои люди довольны тобой, хотя поначалу были против. Взять в отряд кого-то с равнины, говорили они, то же самое, что таскать с собой женщину…
Эрни просто, без вызова, взглянул ему в лицо.
– Женщины бывают разные.
– Да, – согласился горец, – но девушки с равнин более изнежены и избалованы, чем наши.
– Сейчас всем приходится становиться сильными.
Дан вновь кивнул.
– Я наблюдал за тобой. Сразу видно, что ты не привык к такой жизни, но ты не жалуешься и не перекладываешь свою ношу на других. К тому же, ты немного владеешь магией…
– Скорее она мной владеет. Я пока не знаю, Дан, что я умею, что – нет.
– Все равно я рад, что ты с нами.
Эрни без улыбки взглянул на него.
– Я тоже, – сказал не сразу. И обернулся навстречу песне – мерной, печальной, тягучей песне гор.
Закинув за голову руки, слушал ее командир Охотников. Притихшие крестьяне не сводили глаз с поющего Брона; молчали, опустив головы, горцы, и даже отрешенного лучника тронула грусть незнакомой мелодии…
Не разжимая век, командир горцев вдруг заговорил – негромко, задумчиво… Он говорил о древних замках, высеченных прямо из черных скал, и таких же вечных и грозных. Он говорил о пылающем в небе огне – зимой, когда солнце помногу дней не встает из-за холодного горизонта. Говорил о буранах, о снеге – таком белом, ослепительном, какого не бывает на равнинах. Говорил о старинных изваяниях и святилищах, которые оставил после себя неведомый могущественный народ. О короткой весне и жарком буйном лете, когда пьянеешь от одного глотка южного ветра… Он говорил, и ему вторил ритмичный рефрен старой песни:
– И тогда мы вернемся, вернемся, клянусь, мы, наконец, вернемся!
Дан