Преподаватель начинает занятие. Его североирландский акцент звучит одновременно грубо и плавно. Тем не менее по голосу всегда слышно, когда он злится. Как всегда, когда нам предстоит обсудить что-то неприятное или оскорбительное, сержант говорит: «Вы можете покинуть аудиторию в любое время». Я ни за что не выйду из этой двери. Да, меня пугает то, что нам предстоит увидеть, но я абсолютно уверена, что выдержу. В конце концов, я никогда не отворачиваюсь во время кровавых сцен в фильмах ужасов.
Преподаватель говорит, что мы будем смотреть фотографии в группах по четыре человека. Папку начинают передавать с дальнего конца аудитории. Ожидая своей очереди, мы тихо разговариваем, но каждый из нас то и дело поглядывает назад. Я стараюсь не смотреть на стажеров, которые просматривают фотографии. Не хочу видеть их реакцию. Мне важно, чтобы их впечатления никак не отразились на моем. К тому моменту как папка дошла до моей группы, фотографии успели просмотреть две трети стажеров. Из аудитории никто не вышел.
Сержант Грейси кладет папку на наш стол и открывает первую страницу. На фото мужчина. Старый и толстый. Он лежит на спине, одетый в коричневый кардиган поверх синей рубашки, бежевые брюки и коричневые ботинки. Из центра его груди торчит большая черная рукоятка ножа. Струйка темно-коричневой крови течет из уголка его рта на пол. Глаза выпучены, рот широко открыт, а кожа совершенно белая. В правом верхнем углу страницы приведена краткая информация: «Родригез, Артур, 63. Алкоголик. Убит квартиросъемщиком».
Прочитав его имя, ощущаю, как в горле у меня формируется комок. Это был реальный человек. Мы киваем друг другу, и кто-то переворачивает страницу. Мы листаем и листаем: конечности и туловища, кровавые разводы на стенах, пустые глазницы, открытые рты и застывшие лица. С каждой фотографией мои челюсти все сильнее сжимаются, но я в порядке. Я держусь. У меня получится.
Мы почти дошли до конца, и сержант Грейси снова переворачивает страницу. На этот раз на фото мы видим женщину, которая лежит в прихожей у подножия лестницы. Шею обвивает веревка, кожа вокруг которой вздулась и почернела. Голова повернута в сторону, а кудрявые коричневые волосы отброшены назад так, чтобы веревка была видна. Ее кончик выходит из-под плеча и закручивается на ковре. Ковер выглядит пушистым и чистым. В углу прихожей стоит столик с горшечным растением. Под ним видны две пары обуви. Взрослые кроссовки стоят рядом с крошечными резиновыми сапожками. Она была мамой. Я чувствую, как к глазам подступают слезы. Стоп. Она лежит на спине, ноги перекрещены. Другой конец веревки основательно обвязан вокруг перил. Примерно в метре от ее головы лежит нож для мяса.
Мы листаем папку с фотографиями жертв преступлений, и с каждой я напрягаюсь все сильнее, но держусь.
«Коллинс, Лиэнн, 31. Домашнее насилие».
Однако фотография не соответствует описанию. Она повесилась? Или ее задушили? Что там делает нож?
Я