– Это надо было в первую очередь спросить.
– Посоветуй это царю, – в глазах Артамона блеснула ирония.
– Нечего над отцом смеяться, – буркнул Алмаз Иванович с едва уловимым одобрением. – И что ты ответил?
– Большинство казаков за нас, особенно старшина, но многие небогатые ворчат: «мол, сменим польских панов на московских, хрен редьки не слаще». Как на это отвечать – я, признаться, не знаю. В вере тверды. Про сговор: Хмельницкий не раз заключал союз с татарами, для военных целей, но подчиняться им и входить в их царство казаки не хотят. Особенно после того, как хан несколько раз брал деньги от поляков и бросал казаков в ответственный момент.
– Глупые ответы, но от тебя умней не дождёшься.
– Почему глупые? – Матвеев в упор посмотрел на отчима. – Что я сказал неправильно? Подскажи, батюшка.
– Поздно уже подсказывать. Ещё что-нибудь государь говорил?
– Спрашивал, за мир я сам или за войну.
– И? Всё из тебя клещами вытягивать надо.
– Я ответил, что я за войну. Казаки много лет трясут, как грушу, панов; ослабили их, но и сами ослабели. Поскольку сами ослабели, пойдут на тот договор, который нам выгоден. Поскольку они ослабили Польшу – сейчас самый момент напасть на ляхов, вдвоём и одновременно: казаки будут действовать на юге, мы – на смоленских землях. Поодиночке ляхи с нами справятся, а если мы будем вместе – можем и потеснить их. Помнишь, ты мне рассказывал притчу о венике и прутьях?
– Прутьев-то больно мало, – проворчал глава Посольского приказа.
– Поищи ещё, в Европах, – смело предложил ему сын.
– Не учи учёного. Нет у нас других союзников против Польши.
– Ещё государь стал надо мной посмеиваться: мол, дядюшка Никита Иванович ему посоветовал всех сторонников войны на войну и отправить. Пусть те не только языками болтают, но сами потрудятся.
– Узнаю боярина Никиту Ивановича. В его духе этакое брякнуть.
– Я ответил, что я офицер и дворянин, воевать – мой прямой долг. И что на войну за святую веру и возвращение русских земель я не только по долгу службы пойду, но и с сердечной радостью.
– Но, но, распетушился! Офицерство твоё – блатное, по милости царя, а не по твоим военным заслугам, дворянству твоему – без году неделя, а войну ты никогда не видел.
– Я сказал то, что думал. Прости, батюшка, виноват.
– Поменьше слюней разводи. Что государь ответил?
– Улыбнулся.
На самом деле царь был очень растроган этой речью и сказал, что он, Матвеев – верный слуга ему, царю, что он понимает горе России, униженной и ограбленной соседями, лучше многих бояр и князей, и что он, царь, ему, Артамошке, всецело доверяет.
– Вот будет он так улыбаться твоим глупостям, потом смеяться начнёт – потеряешь всякое влияние на государя.
– А оно у меня есть? Моё, с позволенья сказать, «влияние» – как листок осиновый, но я этот листок положил на чашку с надписью «война».
– Какая чашка? Что ты мелешь?
– Я себе