– Нет, – ответила Мэри и раздражённо подумала: а это-то тут причём? Какая ему разница?
– Неприятно, – рассеяно заметил Матвеев, скорее подумал вслух, – а правда ли, что все московские католики шпионят для польского короля?
На языке молодой женщины сами собой появились отборнейшие русские ругательства, и лишь недавнее воспоминание о своих благородных предках удержало её от вывода их на воздух. Хороша представительница древнего рода, потомок королей, которую бьют ногой и которая потом ругается матом.
– То, что православные и протестанты считают нас шпионами Римского Папы, я уже слышала не раз, но про польского короля – это что-то новенькое. Прости, Артамон Сергеевич, если ты считаешь меня шпионкой, то лучше нам не разговаривать.
Она отвернулась и пошла в дом, трясясь от негодования. Он, наверное, сел на коня и уехал. Она не смотрела.
В довершение всех бед Мэри некстати вспомнила старую историю. Когда-то давно отец рассказывал матери какую-то историю про человека, женившего из жалости на дочери тирана-отца, чтобы спасти её от побоев.
– Разумеется, – заключил отец, – ничего хорошего из этого не вышло.
– Почему? – спросила Мэри.
Отец объяснил, что на девушках из плохих семей словно невидимое клеймо – они никогда не бывают хорошими женами. Лучше их избегать.
Мэри возмутилась. Её детскому уму это казалось несправедливым: если девушке плохо, её и пожалеть нельзя?
Позже мать объяснила, что никогда не надо перед окружающими, особенно мужчинами, попадать в неприятную или постыдную ситуацию: это порочит прежде всего героиню ситуации. Мэри с ней не согласилась, но доказать свою правоту не смогла. Разве виновата девочка, которой попались злые родители или жестокие братья? Женщина, которую бьёт муж? Несчастная, которую изнасиловали? Но общество презирает дочь недостойных родителей, сестру злых братьев попрекает тем, что «собственные братья её не любят», над битой женой смеётся, жертву считает «обесчещенной», а насильник как ни в чём не бывало является в обществе и считается завидным женихом.
Родители сказали, что она дура и пусть ни с кем этими дурацкими мыслями не делится, а то ей же хуже будет.
Она всё рискнула, много позже, изложить эти соображения мужу: он сказал, что в её рассуждениях есть логика, однако плетью обуха не перешибёшь и весь мир не переспоришь.
А больше она ни с кем дурацкими мыслями не делилась.
И вот теперь господин Матвеев будет презирать её саму и матушку Флору за то, что Пауль на них набросился.
Черт с ним; прошение царю передал, уже спасибо. А так всё приятно было в прошлый раз!
Накопившееся раздражение обрушилось гневом на голову Тимофея: зачем его брали на работу, черт побери? Прежде всего, для защиты хозяек, а он где был, когда Пауль едва не убил госпожу Флору?
– Так он сказал – он племянник, – растерянно объяснял Тимофей, – я думал – от племянника-то ничего плохого не будет.
– Ты уволен, – зло бросила Мэри.
Он ушёл, но через минуту пришёл Иоганн