– Завидую тебе. Я одно время пытался всех убеждать, что являюсь потомком знатного выходца из Литвы, но мне в лицо смеялись. Слишком многие люди при дворе знают, что дед мой был простым ополченцем в армии князя Пожарского, отец – дьяком Посольского приказа и первым дворянином в роду, а отчим – купцом.
Мэри удивлённо пожала плечами:
– Возможно, я недостаточно ценю то, что получила по рождению, но мне кажется, что умный человек не станет глупее, если он простолюдин, а негодяй не станет лучше, если он – сын знатного человека. Лучше прославить скромный род, чем опозорить знатный.
– Ты чем-то опозорила свой род?
– Я? Ничем. Я говорю вообще.
– Так-то так, но худородство сильно усложняет жизнь, а знатность – облегчает. Я был бы рад родиться сыном боярина.
Мэри поняла, что её экспромтом сказанные при первой встрече слова оставили сильное впечатление.
– Мой отец, обедневший отпрыск старинного рода, зарабатывал на жизнь искусством врачевания, и не сказать, чтобы особенно процветал. А я сама, потомок шотландских королей, прошу сына дьяка о помощи. Попробуй утешиться этим.
Матвеев улыбнулся:
– Ты совсем как мой друг, Кирилл Нарышкин. Он однажды по пьяни дивился: мол, они с братом, столбовые дворяне, служат сыну дьяка. Правда, тут же добавил, что всё равно меня любит и уважает.
Мэри рассмеялась:
– И ведь уважает не за знатность, а за тебя самого, верно?
– Как хорошо ты умеешь льстить, – молодой человек посмотрел на неё вдруг с такой мягкой покорностью, что женщина вздрогнула. Этот взгляд проник в её душу.
Въехали на окраину Москвы. Мэри смущённо сказала, что они не ждали сегодня гостей, но если он не торопится, то может заехать и поприветствовать матушку Флору.
– Буду рад.
А потом, может быть, они снова поцелуются в сенях. А если он не захочет? Не захочет – не надо.
Молодые люди едва успели спешиться, как из дома донеслись какие-то шлепки и крики. Мэри стремительно бросилась в гостиную и увидела дикую сцену: пастор Розенхайм оттаскивал Пауля от Флоры Краузе, а на щеках пожилой женщины виднелись красные следы. В бешенстве Мэри подняла хлыст и начала лупить им Пауля, изредка попадая по пастору.
– Иоганн, Тимофей, – кричала она при этом, – сюда! Немедленно!
Пауль вырвался из рук приятеля и ловко вырвал хлыст из рук Мэри, параллельно ударив её ногой. Мэри обернулась вокруг в поисках предмета, который можно было швырнуть в Пауля, но её опередили ворвавшиеся в комнату Иоганн и Тимофей.
– Вышвырните его! – приказала Мэри. Сначала по-русски, потом по-немецки.
Слуги выволокли яростно сопротивлявшегося Пауля из дома. Затем вышел Розенхайм, коротко сказав, что извиняется за поведение друга. Ни Мэри, ни Флора на эти извинения не ответили.
Мэри упала на колени перед креслом Флоры.
– Матушка, как Вы? – спросила