– Никифоровы мы, – тотчас же отозвался возница. Колесо провалилось во впадину, оставленную высохшей лужей, банка с огурцами подпрыгнула с неожиданной резвостью и едва не свалилась с телеги. Проклиная все на свете, Опалин поймал юркую банку и запихал поглубже в солому на дне, откуда ей затруднительно было выкатиться наружу.
– Ты… э… в усадьбе живешь? – спросил он, поворачиваясь к вознице.
– Что ты! – ужаснулся Пантелей Никифоров. – Я, слава богу, в деревне. В усадьбу-то меня калачом не заманишь.
– А как деревня твоя называется? – машинально спросил Опалин, прихлопывая комара, который собрался полакомиться его кровью.
– Как называется? – усмехнулся Пантелей. – Хе!
– Ну название у нее есть?
– Ну, – осторожно начал возница, – при царе она вроде как Николаевка была.
– А потом?
– Что – потом?
– Ее что, переименовали после революции?
– После-то… Хе! – Пантелей затрясся от смеха. – После ведь как вышло? Деревню-то нашу хотели в честь Троцкого обозвать, да никак договориться не могли. Ну, насчет названия. То ли Троцковка, то ли имени Троцкого… Да! А потом оказалось, что в честь Троцкого, понимаешь, не нужно. Лишнее это, и вообще…
– Значит, деревня по-прежнему зовется Николаевка?
– Ну кому как, – двусмысленно ответил возница. – Так-то ее теперь Дроздовкой кличут, по усадьбе. – Он вздохнул. – Да только никто из тех, кто здесь живет, это название слышать не хочет.
– Это потому, что у усадьбы дурная слава? – спросил Опалин.
– Какая еще слава? – проворчал возница, очевидно, далекий от городских и более замысловатых оборотов речи. – Гиблое место, говорю я тебе! Оно всегда такое было. И отец мой так говорил, и дед. Там помещики жили, Вережниковы их фамилиё. Деда деревенские убили, за жестокость. В Сибирь тогда много народу из наших пошло… Потом царь дал волю, полегче стало, хоть и не намного. Господин сам по себе, мы сами по себе. Этот Вережников вроде неплохой был, врать не буду – помогал земскую больницу строить, то да се. Школу хотел сделать, но не успел. А его сыновья…
– Это последние хозяева, что ли? – не утерпел Опалин.
– Угу. Федор Иваныч инженер был, занятой человек. В жене души не чаял, а жена от него бегала, с господами разными путалась и даже, говорят, с кучером. А Сергей Иваныч был колдун, это всем известно. Когда, значит, царя сбросили, – доверительно прибавил возница, – мы собрались и хотели этот проклятый дом сжечь дотла, чтобы ничего не осталось. – Он вздохнул.
– И что? – не утерпел Опалин.
Он снял фуражку, положил ее рядом с собой, свесился с телеги, на ходу сорвал травинку и стал покусывать ее.
– Как же его сожжешь, когда его колдун защищает, – буркнул Никифоров, насупившись.
– Я думал, Вережниковы к тому времени уже уехали из страны. Нет?
– Ну, может, и уехали. Только колдун вернулся. Призрак его теперь тут бродит, понимаешь?
– Давно?
– Ась?
– Давно