…Когда Надоеда проснулся в почти кромешной тьме старой шахты, к нему сразу вернулись привычное чувство невосполнимой утраты и сознание собственного сумасшествия. Глухо болела голова, стянутая порванной и промокшей повязкой, которая сползла на глаз. Он тотчас вспомнил, что они с Рауфом были бездомными, бесхозными беглецами, и вся их свобода заключалась в том, чтобы выживать, сколько смогут, в незнакомом и неестественном месте, о природе которого они не имели никакого понятия. Фокстерьер теперь ни за что не нашел бы дорогу назад в исследовательский центр, но даже если бы и нашел – кто сказал, что там их приняли бы обратно? Может, белые халаты и человек-пахнущий-табаком уже решили, что их надо убить.
Надоеда неоднократно видел, как человек-пахнущий-табаком вытаскивал больных собак из вольеров. Но не помнил, чтобы хоть одна возвратилась. Зато он помнил Брота, которого, как и его самого, белые халаты на время усыпили и который, проснувшись, обнаружил, что ослеп. Он несколько часов бродил по своей клетке, натыкаясь на стены. Потом, в обычное вечернее время, появился человек-пахнущий-табаком – и увел Брота прочь. Надоеде врезалось в память его беспомощное, полное отчаяния тявканье. Сам-то фокстерьер ослепнуть не боялся, но что, если приступы и видения будут постепенно усиливаться и наконец совсем поглотят остатки рассудка, и вот тогда…
Надоеда даже вскочил со своей лежки на сухих сланцевых плитках:
– Рауф! Рауф, послушай! Ты ведь убьешь меня, правда? Ты сумеешь все сделать быстро. Это будет нетрудно! А, Рауф?
Большой пес проснулся в то самое мгновение, когда теплое тельце приятеля исчезло из-под его бока.
– Ты о чем это болтаешь, рехнувшийся балбес? Ну-ка повтори!
– Да так, ни о чем, – сказал Надоеда. – Я просто к тому, что если вдруг я превращусь в стаю ос… в червяков… если я свалюсь в сточную трубу, ты… Рауф, тебе по-прежнему не по себе?
Рауф поднялся, осторожно поставил наземь раненую лапу, вздрогнул и снова улегся.
– Бегать не смогу, – сказал он. – К тому же я весь избитый, ни в одном месте не гнусь. Надо еще полежать, пока в себя не приду.
– А прикинь, Рауф, если бы все эти камни вдруг превратились в куски мяса…
– Если бы… что?
– А сверху посыпалось бы печенье!
– Ляг и уймись!
– А потом пришло животное без зубов и когтей, состоящее сплошь из конской печенки…
– Хорош чепуху пороть! Как такое может быть?
– Ну, я видел, как дождь шел снизу вверх, от земли к облакам. Знаешь, черное молоко…
– Я от таких разговоров слюной сейчас захлебнусь! Прекрати!
– Может, мы с тобой выйдем наружу и… ну, как прошлой ночью, а?
– Я сейчас не смогу, Надоеда. Сперва мне надо поправиться. Если меня еще раз так поколотят, я… Короче, не сегодня. Завтра еще куда ни шло.
– Давай по крайней мере вернемся туда, где мы ее бросили, – сказал