Было бы на что обижаться. Антон Дмитриевич Постников

и всё чаще ловила себя на мысли, что долго ей так не протянуть и пора готовить преемницу, а самой начинать сочинять мемуары или стереть память поглубже и рожать ребенка. Архонт одобрил её кандидатуру, когда ей было девятнадцать лет, и тогда его густая с проседью борода хоть как-то соответствовала в ее сознании его фактическому возрасту – триста девяносто два года… А теперь? Старобогатов разменял пятую сотню лет и совершенно не изменился, а она… Она просто прекрасно выглядела для своих лет. Но ведь лет через десять она уже будет выглядеть постарше самого Архонта… Пусть даже и прекрасно.

      Последние четыре её предшественницы звались Аннами, больше двадцати лет проработала только одна из них. И дело тут было не в какой-то запредельной нагрузке или скверном обращении. По словам Константина Игоревича, в старину у него был тот еще характер, но сейчас этого просто не чувствовалось. Кипучей деятельности Архонт не вёл, предпочитая уединение и созерцание. Собеседником он был интересным, любил поспорить, но слишком часто оказывался прав.

      Собственно, в этом не было ничего удивительного – Архонт всё-таки, вот только область его назойливой правоты время от времени оказывалась слишком личной. Волей-неволей постепенно приходило ощущение, что видит он своего секретаря просто насквозь или даже больше, а противопоставить такому взгляду ей было решительно нечего.

      Однажды, в первый год своей работы, Анечка, возмущённая безапелляционным утверждением Старобогатова относительно глупости запрета на публикацию неконструктивной критики, которому он предрек отмену под благовидным предлогом лет через пять, предложила ему заодно угадать на что похожа родинка на её заднице. В ответ же он только улыбнулся и тихонько сказал, что придёт время – и он обязательно на неё внимательно посмотрит, нечего тут гадать.

      С запретом на неконструктив всё действительно вышло как-то криво. Смысл его сводился к тому, что человечество, получившее возможность обнародовать мнение каждой отдельной личности без каких-либо препятствий, постепенно, но верно утопающее в потоках некомпетентных высказываний, пошлятины и злобы, попыталось законодательно ограничить возможность публикации откровенных оскорблений, лжи и глупости, вводя за это наказание в виде информационного клейма. Поддержка со стороны общества была колоссальной, да и сама Анечка была среди ярых сторонниц нового правила. Ограничить возможность публикации как таковую технически уже было невозможно.

      Для реализации запрета была создана самообучающаяся программа. Но уже через неделю какой-то остроумец её легко обманул, придав популярному среди хулиганов «убей себя об стену», форму предложения «для достижения наилучшего эффекта автору следовало бы столкнуться с твердым препятствием в виде стены». Клейма он при этом не получил, а только обрел массу последователей. Программу пришлось спешно перенастраивать.

      Обновленная программа слишком болезненно реагировала на любые пожелания и советы, так что в самое короткое время информационное