Расстановка сил резко изменилась. Человек-паук решил, что союзник я никудышный, придавил меня к полу – хватка у него была что надо, от нее и стокилограммовый мужик не смог бы освободиться, не говоря о нас, – и теперь кусал нас обоих. Было больно, но мы смеялись до слез и порядком расстроились, когда зазвонил телефон и он отпустил нас, чтобы ответить.
Мы так и остались сидеть на полу, прислонившись спиной к кровати. Лео взял из пепельницы забытую отцом сигарету, затянулся и передал ее мне.
– Оставь мне немного, – попросил он.
Если письменные пересказы, которые задавала учительница итальянского, не были его сильной стороной, в табакокурении он достиг определенных высот. Он единственный, кто, наплевав на мнение взрослых, курил в средней школе.
– Ну и силища у твоего отца. – Я вернул ему сигарету, сделав пару затяжек.
Какое-то время мы поизучали следы от укусов на наших руках, потом Лео осенило, как уничтожить Доктора Эггмана, а я глубоко задумался. Я был в замешательстве.
Я находился дома у одной из тех самых семей и только что играл с безжалостным убийцей. Кроме того, по всеобщему мнению, мой лучший друг был уголовником, по которому тюрьма плачет. А у меня в родне никто никогда не закладывал бомбу в поезд и не сидел в тюрьме. Отсюда ясно, что мы хорошие, а они плохие, только вот хорошие никогда так не веселятся, точнее – они вообще не веселятся.
– Твоя мать американка, значит, ты полукровка. Как Ричи.
– Моя мать американка, но ее родители – итальянцы. Родись я в Америке, был бы полукровкой.
Лео закурил и продолжил изучать улицу.
– Ты мне еще не рассказал, как тебе удалось осилить это задание, – сказал он.
– Все просто. Я прочитал книгу, а затем написал пересказ.
– Только педики говорят «затем».
– При чем тут педики?
– Действительно, ни при чем. Так говорят самые настоящие педрилы. Столько переживаний из-за какой-то там байки про патриотов. – Он повернулся и выдохнул дым мне в лицо. – Эти «Мои темницы»[12] – скучища смертная. Старик, ну почему ты такой зубрила? Пригнись!
Фары проезжающего мимо фургончика осветили машину, за которой мы прятались. Холод пробирался под толстовку, от усталости я не чувствовал ног. Мы прошли несколько километров в гору под мелким унылым дождичком, извилистая виа Понти Росси казалась серпантином одиночества, по которому мы брели, как бродячие псы в поисках кости. Лео высунулся в сторону обочины и огляделся: кругом стояла непроглядная тьма.
– Надо было доделать пересказ по главам и сдать его Де Рома, – сказал я, оправдываясь. – И мне нравится Сильвио Пеллико.
– По мне, так лучше полукровки. – Сигарета повисла у него в углу рта. – Как называлась та тюрьма?
– «Шпильберг».
– Мурашки по коже от этого названия. Но я до сих пор поверить не могу, что ты забыл нож.
Я натянул на голову капюшон.
– Я его не забыл. Я так понял, что он понадобится только