Женя, ну что ты придуриваешься? «Которая Татьяна?» – действительно бином Ньютона! Весь вечер у них просидел и ведь прекрасно знаешь, которая Ольга и которая Татьяна. Но что поделаешь – неудержимо тянет произнести это имя, вот и выдумал предлог. А дальше уже совсем открытым текстом: «Я выбрал бы другую, когда б я был, как ты, поэт. В чертах у Ольги ЖИЗНИ нет». Это в Ольге-то нет жизни? Да она вся – комочек энергии, особенно в сравнении с бледной и молчаливой сестрой. Но Онегин имеет в виду иную Жизнь. Оказывается, он знает о ней! Смотрите, какая неожиданная глубина вдруг приоткрылась в этом человеке… (И это первое чудо, совершённое Татьяной).
Но отдушина тотчас захлопнулась. (Агент Смит не дремлет!) У Пушкина так:
Но жалок тот, кто всё предвидит,
…
Чьё сердце опыт остудил
И забываться запретил!
4.
Прошло время, и Татьяна, пробравшись в «Матрицу» (всё в том же вещем сне), «считала» и это скрытое чувство Евгения к ней. А что это за компания монстров сидела за столом вокруг её избранника – будто опричники вокруг грозного царя? А это и есть его опричники, которые блюдут покой и комфорт своего господина (или раба?) и подавляют всяческое «инако». Недаром «хозяин», зная, что за дверью – Таня, поглядывает в ту сторону лишь украдкой от своих «слуг».
А сам Евгений, выходит, в «Матрице» – самодержавный деспот? О, и ещё какой! Впрочем, и вне «Матрицы» Пушкин иной раз намекает на это: «уж в руки модного тирана ты отдала судьбу свою», «блистая взорами, Евгений стоит подобно грозной тени».
А что это за хибарка в лесу, где сидела компания? А это онегинская неприступная крепость, где замурована его неприкосновенная личность. Но в «Матрице» она выглядит именно как хибарка. И вот в эту-то крепость ему подбросили Татьяну!
И вскоре сию «цитадель» потрясает взрыв небывалой силы – письмо Татьяны. Вот уж, что называется, прямое попадание. Не такими ли взрывами – потрясениями излечивается душевная гангрена, подобная онегинской? Разумеется, если в человеке осталось хоть что-то живое. Это произведение Пушкина как раз и заключает в себе серию ударов по ледяной скорлупе, в которую добровольно заточил себя герой романа.
В какое состояние был ввергнут на этот раз Евгений, какая душевная борьба в нём происходила, об этом даже Пушкин говорит скупо, деликатно и осторожно. А я вообще молчу. Осмелюсь только сформулировать некоторые выводы, которые сам Онегин вряд ли формулировал словесно.
1. Я чуял, что она невычисляема и непредсказуема, но чтоб настолько…
2. Какая-то безрассудная отвага… Как она смеет быть такой свободной? Как она не боится быть такой уязвимой? Ведь ничем, ничем не защищена!
3. Разве можно быть такой в этом подлом мире! Что с нею будет? Её унизят, раздавят,