– Да я не против. Бизнес – это хорошо. Ты, видать, пацан, в деда пошел. Я не говорил тебе раньше, что он из дворян у нас, белым офицером был, что в лагерях сгнил за непокорность. Я тоже совок этот с рождения ненавижу. Все свалить хотел, – он вздохнул, – да, видать, кишка тонка. – Вылил остатки водки себе в стакан и выпил.
– Свалить… – Глаза Эдуарда заблестели. – Свалить-то – оно бы неплохо. Только вот кому мы там нужны? С неграми под мостом ночевать? Нет уж, спасибо.
– А свобода, сынок? Сам воздух… – Отец с наслаждением втянул ноздрями вонь своей конуры, как будто на время оказался на Монмартре или на берегу Гудзона. – Можно ничего не есть, только дышать, дышать… Сидеть на лавочке и смотреть, смотреть… Свободные красивые люди, быстрые автомобили… голуби… Даже дождь там прекрасный… – Он закрыл глаза, узловатая рука сжала воображаемую кисть и задергалась, рисуя представляемую картину.
– Да ты, батя, оказывается, романтиком был… – Эдуард с жалостью посмотрел на преобразившегося от мечтаний старика. – Не знал.
– Да… был… – вернулся тот обратно на Родину. – Херово мне, Эдька, болит все, сил нет… если бы не лекарство, – он скользнул взглядом по пустой бутылке, – сдох бы давно. – Достал из ящика стола следующую, отковырял грязными ногтями пробку, налил себе и освежил сыну.
– Может, хватит тебе? – предположил Эдуард.
Отец раздраженно отмахнулся:
– Давай за тебя выпьем. – Торопливо чокнулся со стоящим на столе стаканом и, забросив в себя водку, добавил: – Может, тебе удастся пожить по-человечески.
В душе Эдуарда что-то дернулось, он взял водку, тоже выпил, запил газировкой. Хотел снова закусить колбасой, но, встретив раздраженный взгляд пересевшей на нее мухи, передумал.
– Как же так, батя? Ты же великим художником мог стать… Мать рассказывала, сколько народу на твою выставку приходило. Как же ты оказался здесь? В этом говнище… Он достал из дипломата новую пачку «Мальборо», распечатал, достал две сигареты, одну сунул себе в рот, другую протянул отцу. Тот с благоговением взял в руки кусочек Запада, и они закурили.
– Если бы ты пересилил себя тогда и нарисовал бы им, что они хотели… Что, совсем невозможно было? Хотя бы ради нас с матерью? Неужели…
– Если бы да кабы! – грубо перебил его старик, в глазах его вспыхнул гнев на секунду, потом погас. – Ну не мог я… Не мог… Прости… Много раз об этом думал… Да, все стало бы тогда по-другому. Да, писал бы, жили бы в столице, пили бы сейчас не здесь, а в ресторане, но это был бы уже не я, а другой… Не художник, а вот, как ты – оформитель… – Он снова налил и выпил. – Ну да что это я? Не понять тебе, в общем…
Выбросил докуренный до фильтра чинарик, достал свой «Беломор», зажег, жадно