Европейцы (сборник). Генри Джеймс

напуган. На него никогда еще не смотрела так – с такой неотступной, такой ослепительной улыбкой – ни одна женщина; и это смущало и тяготило его, тем более что женщина эта, которая так ему улыбалась и которая мгновенно заставила его ощутить, что обладает и другими беспримерными достоинствами, была его собственная племянница, родное дитя дочери его отца. Мысль о том, что племянница его – баронесса, что она состоит в морганатическом браке с принцем, уже дала ему более чем достаточную пищу для размышлений. Хорошо ли это? Правильно ли? Приемлемо ли? Он и всегда плохо спал, а прошлой ночью почти не сомкнул глаз, задавая себе эти вопросы. В ушах у него все звучало странное слово «морганатический»; почему-то оно напоминало ему о некой миссис Морган, которую он знавал когда-то и которая была особой наглой и неприятной. У него было такое чувство, что пока баронесса так на него смотрит и улыбается, его долг тоже смотреть ей прямо в глаза своими точно выверенными, намеренно невыразительными органами зрения. На сей раз ему не удалось выполнить свой долг до конца. Он перевел взгляд на дочерей.

      – Мы очень рады вас видеть, – сказал он. – Позвольте мне представить вам моих дочерей: мисс Шарлотта Уэнтуорт, мисс Гертруда Уэнтуорт.

      Баронесса подумала, что никогда еще не встречала людей менее экспансивных. Но тут Шарлотта поцеловала ее и, взяв за руку, посмотрела на нее с ласковой и серьезной торжественностью. У Гертруды, по мнению баронессы, вид был весьма похоронный, хотя, казалось бы, она могла и развеселиться: ведь с ней болтал Феликс, улыбаясь своей неотразимой улыбкой. Он поздоровался с ней так, словно они были старые друзья. Когда Гертруда поцеловала баронессу, в глазах ее стояли слезы. Баронесса Мюнстер взяла за руки обеих молодых женщин и оглядела их с головы до ног. Шарлотта нашла, что вид у баронессы очень необычный и одета она весьма странно; Шарлотта не могла решить, хорошо это или дурно. Во всяком случае, она рада была, что они надели шелковые платья и – особенно – что принарядилась Гертруда.

      – Кузины мои очень хорошенькие, – сказала баронесса. – У вас очень красивые дочери, сэр.

      Шарлотта залилась краской, – никогда еще прямо при ней не говорили о ее внешности так громко и с таким жаром. Гертруда отвела глаза – но не в сторону Феликса; она была страшно довольна. Довольна не тем, что услышала комплимент: она считала себя дурнушкой и в него не поверила. Гертруда вряд ли могла бы объяснить, что именно доставило ей удовольствие, – скорей всего, что-то в самой манере баронессы разговаривать, – и удовольствие это ничуть не стало меньше, а даже, как ни странно, возросло, оттого что она баронессе не поверила.

      Мистер Уэнтуорт помолчал, потом промолвил с чопорной учтивостью:

      – Не угодно ли вам пожаловать в дом?

      – Но здесь ведь не все ваше семейство, – сказала баронесса, – у вас как будто еще есть дети?

      – У меня есть еще сын, – ответил мистер Уэнтуорт.

      – Почему же он не вышел меня встретить? – воскликнула баронесса. – Боюсь, он совсем не