– Ваш способ маскировки хорош, мадемуазель Фурнье.
Она улыбнулась, сочтя, что любой ответ будет неуместным и глупым.
– Но разносчик хлеба не может позволить себе роскошь бесцельно болтаться по улицам. И луна прошлой ночью была полной.
– Когда ты понял, что это я?
– Через минуту после того, как ты явилась предупредить меня, натянув седой парик. Раз пришла, значит, хотела быть узнанной.
Она посмотрела прямо ему в глаза. При дневном свете их золотистый оттенок был еще ярче, но в них появилась настороженность, та же, что у нее.
Перед ней был уже не юноша, а суровый мужчина, закаленный войной и страданиями.
– У вас не так много времени, месье. Завтра до заката к твоему другу-ювелиру прибудут гости, и после им будет проще тебя отыскать. Они уже знают район, где ты живешь.
– Ты работаешь на Савари или Кларка?
– Не разочаровывай меня подобными вопросами, майор. Попробуй еще раз.
– Ты сама по себе. Торгуешь секретами по самым высоким ставкам.
– Теплее. – Она выдержала его взгляд и не отвернулась.
– Тогда ты ведешь опасную игру, в ней невозможно выжить.
– Думаешь, меня это тревожит?
Взгляд его застыл.
– Думаю, это должно тревожить твоего отца.
– Он давно мертв.
– Как?
– Война не обходится без жертв. – Ей не понравилось, как дрогнул голос, и она откашлялась, чтобы скрыть это. Однако было поздно. Шейборн, скорее всего, заметил. Она была практически уверена, что заметил.
– Отцу не следовало привозить тебя во Францию.
– Не следовало?
– Я говорил ему, что это может стать непоправимой ошибкой, но он не послушал. Европа погружается в хаос, никто не сможет найти здесь безопасную дорогу. Только простак может быть таким самонадеянным.
– Мы французы, майор, наша жизнь в Англии закончилась. Мы вернулись домой.
Селеста произнесла последние слова с вызовом лишь для того, чтобы скрыть охвативший ее гнев.
– Но в этом доме опасно. Здесь больше анархии, чем порядка.
Говоря это, Шейборн думал о том, осталось ли в этой холодной француженке хоть что-то от милой английской девушки, которую он знал. Черный парик мальчишки не должен был ей подходить, однако очень шел, манеры и поведение были более чем убедительными. Селеста Фурнье всегда, даже в семнадцать лет, знала, как не показать людям себя настоящую.
– Этот шаг не менее опасный, чем твой, когда ты выбирал путь в жизни. Ты не сдержал обещание, данное в Байонне генералу Мармону, поверь, это многим не понравилось. Неужели слово джентльмена уже ничего не стоит?
– Французы собирались меня повесить.
– В форме? – с недоверием в голосе спросила она.
– Не все придерживаются на войне правил. Не думаю, что со мной что-то сделали бы солдаты, перевозившие меня по территории