– С удовольствием! Знаете, я ведь здешняя. С детства увлекаюсь историей. Еще в школе начала собирать материалы о нашем монастыре. Не поверите – мой доклад даже на областном конкурсе дипломом отметили! Так что садитесь удобней, информации у меня целый вагон.
Тут Андрей набрался храбрости и, рискуя на корню разрушить контакт, осторожно спросил:
– Извините и не сочтите меня ловеласом, но, если информации и правда так много, может быть, мы встретимся вечером? Где-нибудь посидим и все спокойно обсудим…
Светлана Григорьевна посмотрела на него немного растерянно, но с интересом. Помолчала. И, когда Андрей уже начал пугаться, ответила:
– Хорошо. Я сейчас и правда здорово занята. Приходите к пяти, к закрытию музея.
***
На улицу Андрей вышел в самом радужном настроении. Теперь и солнце светило ярче, и воробьи чирикали веселей. Нельзя сказать, что это была любовь с первого взгляда, да в такое он и не верил. Однако девушка из музея его покорила. Конечно, женщины и прежде в жизни Андрея случались, но это – это было что-то особенное…
В ожидании вечера Андрей решил, не теряя времени, зайти еще в церковь.
Казанский храм стоял почти в центре города. Его небесно-синие купола всегда, даже в эпоху гегемонии атеизма, были самым ярким символом города. И приезжих вели в первую очередь любоваться не новыми корпусами завода, не зданием торгового центра, не крытым рынком, а именно храмом. Стоял он в городе больше ста лет, и годы на нем практически не сказались. Когда-то, давным-давно, его хотели все-таки разобрать – был нужен кирпич для строек. Но из затеи этой не вышло ничего ровным счетом: раствор, скрепляющий кирпичи, оказался столь прочен, что выбить из него эти самые кирпичи было попросту невозможно. Они рассыпались в мелкую крошку, но друг от друга отделяться никак не хотели. Так что церковь отдали под склад, лишь слегка расковыряв самый верх колокольни. Впрочем, лет через десять храм возвратили верующим, и с тех пор на него никто уже больше не покушался. Разве что пивзавод, который во времена перестройки поместил знаменитые купола на этикетку своей продукции. Однако отец – настоятель немедленно возмутился, этикетку пришлось изменить, и теперь она стала раритетом не меньшим, чем полукруглая наклейка с бутылочки «жигулевского» советских времен.
На памяти Андрюхи церковь всегда работала. Не раз, проходя мимо ее железной ограды, видел он входящих и выходящих людей – в основном благообразных бабулек в платочках. Но сам внутри не был ни разу. То ли стеснялся, то ли боялся… Скорее боялся. Ни бабушка, ни родители в церковь никогда не ходили, и она казалась каким-то другим, особенным миром, со своими законами и порядком – практически другим измерением. И хотя минули те времена, когда на Пасху у входа в храм дежурил комсомольский патруль, который отлавливал молодежь, но что-то такое в душах все же осталось… Хотя даже о том, что его в детстве все-таки окрестили, Андрей узнал уже в старших классах. И вот теперь наконец он взошел по ступеням, истертым за столетие сотнями тысяч шагов.
Конец