Как и многие девушки, чьё неопытное сердце стало мимолётной добычей прожжённого соблазнителя и было им разбито, Ляля остерегалась новой боли и избегала всякой возможности любовных мук. Поэтому она надела маску холодного стоицизма, которая, впрочем, никого не могла обмануть. «Он больше не приедет», – твердила она себе, стараясь держаться как обычно. Но ставшие привычными занятия утратили для неё всякий интерес, и большую часть дня она праздно качалась на качелях или, подобно беспокойному призраку, кружила по дорожкам сада, замирая при звуках приближающегося экипажа. Едва разглядев гостей, она тотчас скрывалась в зарослях, чтобы появиться только после их отъезда или – «Милая, надо же блюсти хоть какие-то приличия!» – к самому концу их визита.
Так прошла неделя. Ляля сидела с ногами на оттоманке в библиотеке и силилась читать присланную редактором рукопись. Это был очередной куртуазный роман, и дело продвигалось плохо: сюжет казался ей надуманным, положения – искусственными, а реплики действующих лиц – манерными и приторными. Единственное, на что годился этот опус, это быть едко осмеянным в самой жёлчной рецензии, на какую она только была способна, но Ляля не чувствовала в себе необходимой для этого вдохновенной злости. Она перевернула очередную страницу, когда услыхала звук лёгкого экипажа. «Как несносны эти визиты!» – успела подумать она, но сердце её уже забилось радостным предчувствием. «Нет, не может быть! Показалось». Мимо двери кабинета пронеслись шаги горничной Лавруши, раздался лёгкий стук в дверь спальни: «Барышня! Елена Васильевна, вы здесь?.. Вас барыня зовут». Ляля встала и, стремительно преодолев несколько шагов, приоткрыла дверь кабинета. Из гостиной слышались голоса – возбуждённый материн и… Ляля распахнула дверь и шагнула в коридор. «Барышня, вот вы где! – воскликнула за её спиной Лавруша. – Вас велено звать, там Павел Егорович приехали».
Ляля устремилась в гостиную, но, проходя мимо трюмо, остановилась и оглядела себя в зеркале. Увиденное её не удовлетворило. Может, сказаться больной? В это время Шершиевич в гостиной произнёс: «Конечно, Ольга Константиновна, я подожду», – и Ляля, пощипав себя за щёки и оправив причёску, вошла.
Весь этот день она, от усилия держать себя в руках, была столь молчалива, что гость, который остался на чай, принуждён был говорить почти единственно с Ольгой Константиновной. После чая он стал прощаться под предлогом дел.
– Что ж, если это необходимо… Но мы были вам рады – впрочем, как и всегда! Лялюша вас проводит.
Досадуя