От мундира, увешанного орденами, слившегося с ними в одно целое, исходила чистая, абсолютная сила. И мальчик не смог удержаться. Он уже не думал о том, что могут поймать, наказать, запретить ходить к дяде Игорю. Ему так хотелось причаститься этой силы, почувствовать себя в ней, что он снял мундир с вешалки и неожиданно ловким, будто украденным у хозяина, движением всунул руки в рукава.
Плечи согнула тяжесть. Под мундиром нужно было стоять, как под штангой в спортивном зале. Но тяжесть эта была несказанно приятна, она и обременяла, и защищала, облекала шелковой тонкой подкладкой.
Мальчик стоял и не узнавал себя, будто надел не чужую одежду, а чужие черты, характер. Знакомые с детства, затверженные символы, выбитые на орденах, словно сделали его частью чего-то неизмеримо большего, обширного, как звездное небо.
Он сделал шаг к зеркалу. И, ослепленный драгоценным сверканием, почти случайно приметил воинские эмблемы на отворотах мундира.
Не танки.
Не пропеллеры.
Не перекрещенные артиллерийские стволы.
Змея и чаша.
Золотая чаша, вокруг которой обвилась, подняв голову, змея, будто хочет отпить – или охраняет запретный сосуд.
Он никогда не видел такой эмблемы. Не знал, что она означает.
Среди звезд, серпов, молотов и штыков, орудий войны и орудий труда, спаянных воедино, как ему казалось, самой историей его страны и потому вычеканенных в орденах, змея и чаша были как бы из иного, древнейшего мира, когда человек еще только давал имена созвездиям. И мальчик догадался вдруг, что именно этот незаметный, непонятный символ – ключевой; он – закрытый, тайный – и объясняет ордена, генеральское звание, научную стезю дяди Игоря, связует все это в секрет исключительности, власти и силы.
Мальчик осторожно снял мундир и повесил обратно в шкаф, оставив уголок рукава торчать между дверцами. Наваждение не уходило. Блаженная тяжесть. Совершенная защищенность.
Он нашел свой кумир. Свой путь к тому, чтобы стать таким, как дядя Игорь.
Змея и чаша.
Через четыре года мальчик был первым учеником по химии. Начинались занятия в выпускном классе. И вот отец сказал, что накануне они пойдут к дяде Игорю – поговорить о будущем. Мальчик догадывался, что отец, добрый отец, тюря, как звала его в сердцах мать, не желает ему повторить свою судьбу вечного второго, запасного. И мать совсем не хочет, чтобы сын стал лишь копией мужа. Они готовы отдать его – тому, кто умеет сотворять судьбы, менять их к лучшему, высшему, недоступному. Мальчик чувствовал и отвержение, и радость. Их жертва была ему сладка. Он уже понимал, что змея и чаша, эмблема военных медиков на мундире дяди Игоря, – лишь маскировка. Он не врач. Он не изобретает лекарства. В их Городе многое было не тем, чем казалось, и мальчик, взрослея, принял это без смущения, с удивлявшей