От волнения Морис ошибся улицей, и для того, чтобы выйти к гостинице, пришлось описать порядочную дугу, обогнув замороженную стройку, школу, галдящую ученическими голосами, небольшой скверик с вечным огнем. Но потеряться тут было сложно, гостиницу он, разумеется, отыскал. И еще издали принялся выискивать нужные окна. Стеклянные квадратики прыгали в глазах, никак не желая выстраиваться в упорядоченные ряды. Четвертый этаж – это значит минус три. Или все те же четыре от заснеженной кромки газонов… Нужное окно он в конце концов обнаружил, но штору, неестественным образом скрученную и вытянутую по диагонали, разглядел, только приблизившись к парадному входу.
***
Стоять в шкафу было в самом деле несладко. Вездесущая пыль забивалась в ноздри, провоцировала на чих, на шевеление. Однако Геннадий умел ждать. В особенно лихие моменты жизни он способен был скручивать характер в узел. Болезненность гарантировала прочность, а узлы – на то и узлы, чтобы просто так не развязываться. Включив «внешнюю систему слежения» на автомат, он погрузился в себя и словно ушел из тесного шкафчика, ушел вообще из гостиницы. Когда в настоящей жизни ничего нет, поневоле обращаешься к прошлому. Память – спасение неимущих, заповедный уголок, где вехами размечены все сколь-нибудь существенные достижения, где здоровешенькие разгуливают самые дорогие и близкие, и даже недруги еще не успели превратиться в таковых. Впрочем не всех интересуют живые образы, многие, убегая в прошлое, желают прежде всего видеть вехи. Именно вехи даруют успокоение, пусть временное, пусть иллюзорное. Всякий транквилизатор сиюминутен. А веха или пронумерованный результат – не просто воспоминание, это тень собственной высоты, это кирпичик из фундамента, именуемого смыслом. Бытийную ненапраслину постигают наощупь, ибо видимость обратного – всюду. Бессмыслицей веет от произносимого, от стремительно растущих детей, от заплесневелых учебников истории. Но ведь так хочется расти! Ползти и двигаться хоть куда-нибудь! Вцепившись в канат, брошенный неважно кем и неважно откуда. Потому и «хайль!» первому позвавшему. Хуже, когда молчат и не зовут. И остается только его величество Предвременье, знаменующее убежавшие дни и повзрослевших подруг, юношески стройных, не разучившихся еще удивляться пустякам…
Звук отпираемой двери привел Геннадия в состояние боеготовности. Они откликнулись куда быстрее, чем он думал. Скрытый гостиничный механизм функционировал вполне исправно. Может, и ближайшее отделение милиции работало на подхвате, получая свою законную долю, пряча заявления потерпевших куда подале. В одном он только просчитался. Геннадий ожидал прихода самой коридорной, на худой конец – какого-нибудь щипачишки с бегающими глазками, а вошли двое. Кряжистые парни