Весь этот вечер мама просидела в кресле в ногах моей кровати. Ее красные очки для чтения балансировали на кончике носа. Мама пришла, чтобы снова увидеть хаос. Чтобы с ним разобраться.
Тихо бормотал телевизор. Она убрала волосы за уши и стала читать журнал. Я притворилась, что смотрю на экран, но на самом деле смотрела на маму. Я впервые задумалась – и это было очень странно, – проживу ли я так же долго, как она. Я знала, что у пациентов с биполярным расстройством продолжительность жизни меньше. Интересно, что я унаследовала от мамы, а что от отца, имя которого я не знала?
И я почти спросила об этом. В этот момент я почувствовала прилив мужества, возможно, из-за своего плачевного состояния – в конце концов, куда уже было хуже? – и открыла рот, чтобы спросить об отце.
Но внезапно, будто она читала статью именно об этом, мама закрыла журнал и предложила мне переехать.
Я не знала, сколько еще вытерпит мой эго. Было понятно, что, с ее точки зрения, она оказывает мне услугу, поэтому я действовала осторожно.
– Я не знаю, мам. Мне тридцать лет. Тебе не кажется, что это будет немного странно выглядеть?
– Так ты сведешь к минимуму свои расходы, – практично заметила мама. Она сделала паузу, поправляя очки на переносице. – Может, тебе придется присмотреть за Энди, если мне нужно будет навестить Кэрол.
Энди – бордер-колли, которого мама взяла к себе в прошлом году. Поскольку до этого у нее не было собак, она не слишком хорошо рассчитала время, необходимое для заботы о животных, а степень ответственности она не рассчитала тем более.
– О господи, – сказала я, в шоке от всего происходящего. Последнее, что мне было сейчас нужно, так это забота об Энди. Я почувствовала укол ревности, но постаралась не замечать его.
Энди действительно нуждался в уходе, но это была не его вина. К тому же я знала – мамино предложение было сделано из самых лучших побуждений, хотя где-то в глубине души я и ощутила разочарование. Подобная договоренность казалась еще одним препятствием между мной и выяснением того, что же случилось с Паоло.
Я вышла из больницы на двух костылях и в пластиковом ботинке до колена, который по весу был как шлакоблок. Будто медсестры, услышав о том, что я вожу в нетрезвом виде, специально сделали его очень тяжелым. На дорожке, ведущей к машине, было очень холодно: больничные кондиционеры работали против осеннего солнца, льющегося в окна. Я брела к парковке, и ботинок громко стучал при каждом шаге. На моей шее выступил теплый пот. Казалось, осень больше никогда не наступит.
Мама проводила меня через гараж, где я вдохнула первую за две недели порцию свежего воздуха. Я балансировала на костылях и прыгала на одной ноге, когда она открывала дверцу своей белой «Тойоты».
– Как твоя нога? – спросила она, наблюдая за моими маневрами.
– Я словно попала в медвежий капкан, который все еще на мне.
Утром следующего дня мама высадила меня у здания