Он закурил вторую сигарету и мысленно перенесся в ласковую Ялту, к продуваемым ветрами эспланадам и меланхолическим фасадам опустевших летних дач. Ялта была превосходной передышкой между нескончаемой чередой стамбульских интриг, партийных игр и предательств, но приходилось возвращаться. Он стряхнул пепел на поручень и равнодушно посмотрел на кучку новых пассажиров, которые поднимались на борт, сопровождаемые отчаянными прощальными взмахами платков. Пароход чихнул, и они отошли от причала. Он уже сожалел, что не поплыл прямым рейсом из Севастополя в Стамбул. Этот же пароход останавливался по крайней мере раз в день, и, что более существенно, на нем совершенно не с кем было поговорить. А ведь Новый год, чего доброго, придется встречать на борту, подумалось ему тем утром; тут ведь все живут по юлианскому календарю. Джеймс ухмыльнулся, вспоминая любимую максиму своей матушки: «Все, что нам остается, – извлекать пользу из положения, в котором мы оказались по воле Господа». Постукивая пальцами по нагрудному карману, он послал сердечное, хотя и несколько сардоническое последнее «прости» немногочисленным провожающим и спустился вниз знакомиться с попутчиком.
Господин Якоб Коэн оказался именно тем бородатым субъектом, за которым преподобный Мюлер наблюдал с палубы. Вернувшись в каюту, он увидел там человека, который распаковывал потрепанный чемодан.
– Добрый день.
Господин Коэн обернулся и протянул руку:
– Господин Мюлер?
– Называйте меня Джеймсом, – ответил преподобный. Он всегда делал так в тех случаях, когда собеседник опускал его титул. – Или, если пожелаете, преподобным Мюлером.
– Якоб Коэн, – представился попутчик, и они обменялись рукопожатием. – Я еду в Стамбул.
– В таком случае, – улыбнулся Джеймс, – могу уверить вас, что вы не ошиблись судном.
Господин Коэн сносно говорил по-английски, по-французски и даже владел начатками русского. Но после того, как они перепробовали все доступные им языки, было решено остановиться на турецком. Господин Коэн распаковывал вещи, а Джеймс уселся за стол в углу каюты, и они заговорили о том, кто куда едет. Предположение, что господин Коэн направляется в Стамбул в качестве коммерсанта, подтвердилось. Он торговал коврами и намеревался избавиться от излишков товара, залежавшегося на складе. Хотя Констанца больше не находилась под контролем империи, Стамбул многое значил для экономики региона. В особенности в том, что касалось торговли текстилем, пояснил Якоб. Да и коренные жители Констанцы,