– Рассказывай, – велела колдунья.
Люба посмотрела ей в глаза, пытаясь увидеть подсказку, угадать, чего от неё ждут. Но Евпраксия не хотела облегчать задачу, сидела спокойно и даже равнодушно. Пришлось действовать наугад. Люба начала издалека: со студенческих лет, когда она жила с родителями, училась в одной группе с Федей, и он всегда приходил к ней готовиться к зачётам и экзаменам.
– Спали? – перебила Евпраксия.
– Нет… тогда ещё нет!
– Ладно. Продолжай.
Люба рассказала, как мама шутила про «жениха», как Федя смеялся, а папа хмурился. Как после учёбы всё рухнуло: Федя уехал в Вологду, родители развелись, отец перебрался в Москву к новой жене, мама нашла кого-то в Эстонии и живёт там по полгода.
– А сама чем занималась? Как жила?
– Я? – Люба сглотнула. – Ну… работала. Скучала.
– По кому?
– По маме, наверное. А может, по тем временам.
– А от меня-то чего хочешь?
Люба растерялась.
– Я же вам писала: мне замуж надо, за Федю.
– Зачем? Любишь его?
– Конечно, люблю, – слишком поспешно выпалила Люба. – Иначе зачем бы я к вам пришла?
Евпраксия пожала плечами и переспросила:
– Значит, замуж? Уверена?
– Да.
– Ладно, будем работать. Доставай.
– Что доставать? – не поняла Люба.
Колдунья посмотрела на неё как на дуру.
– Волосы, ногти. Что принесла, то и доставай.
Люба растерялась:
– Федины?
– Ну не твои же.
– А у меня нет.
Евпраксия вытащила из кармана колоду и начала перетасовывать.
– Ничего, в следующий раз принесёшь. А пока посмотрим, что карты скажут.
Люба послушно кивнула. Толстые пальцы колдуньи проворно летали над столом, перекладывали карты с места на место, ловко переворачивали, масти мелькали, сменяя друг друга, и всё это казалось непонятным фокусом, в конце которого артист улыбнётся и начнёт раскланиваться, а единственный зритель зааплодирует.
Но Евпраксия не улыбнулась. Она раздвинула руки, осмотрела усыпанный картами стол, как полководец поле боя, и кашлянула.
– Что там? – тихо спросила Люба.
– Пока ничего хорошего. Но шансы есть. Ты не переживай, мы его заставим на тебе жениться. Не он первый, не он последний. Знаешь, сколько у меня таких было!
Открыв сумочку, Люба достала несколько купюр, положила на потёртую плюшевую скатерть и выскочила в коридор. Из-за полуоткрытых дверей огромной коммуналки высовывались древние старухи, качали головами, шевелили белыми губами, а Люба всё шла и шла. Её манил свет тусклой лампочки в дальнем конце коридора, там должен быть выход. Гулкое эхо её шагов било в развешанные по стенам металлические тазы, как в барабаны, и Люба невольно выпрямила спину: нет, она больше не будет так унижаться, с неё хватит!
Автобус тащился по пустынным улицам, Люба ехала на перекладных: ей не хотелось спускаться