Вскоре Ольгерд встречал Кориата за стенами стольного града своего. Братья обнялись.
– Добро пожаловать домой! – улыбался Ольгерд.
– Я слыхал о Наримунте. Как такое могло случиться? – спросил Кориат.
Ольгерд помрачнел:
– Клянусь, мы ещё отомстим за смерть его!
Братья верхом въехали во врата виленского горнего замка, где в тот же вечер Ольгерд закатил пышный пир, на котором Кориат сидел по правую руку от него. Шуты и скоморохи веселили гостей.
– Теперича мир надобен с Москвой, – шепнул Ольгерд брату своему на ухо.
– Что ж, ты паче не мыслишь, что Москва угроза для Литвы? – удивился тот.
– Москва – враг наш и ныне, и присно, как говорят христиане, – возразил Ольгерд. – Но воевать с ней мы не будем, доколе не разделаемся с немцами. Москва возвышается, покуда в Кремле живёт митрополит всея Руси! Но Феогност стар и немощен, – он доживает свои последние дни. Выбьем почву из-под ног князя московского… Но об этом после. Кориат, тебе не кажется, что пора мне снова жениться?
Кориат, захмелев с третьей чарки вина, покатился со смеху:
– Небось, русинку сызнова посватаешь?
– Люблю тебя за сообразительность, Кориат, – усмехнулся Ольгерд. – Но сам подумай – средь подданных моих великое множество руси59. Мне нужна княгиня, которую бы приняли они!
– А я думал, тебе просто бабы их глянутся, – смеялся Кориат.
– Тебя, брат, не проведёшь, – промолвил Ольгерд с улыбкой на губах.
– Куда ж ты пошлёшь сватов на сей раз?
– В Твери живёт девица Ульяна, свояченица Симеона Московского, дщерь князя Александра Михайловича, убитого в Орде…
Пять лет спустя.
Торговые ряды опустели, тревожно звонили колокола, пылали костры на заснеженных улицах и площадях Москвы. В город пришла беда… В посадских избах и боярских хоромах слышались крики и стоны обречённых, женские рыдания и причитания над телами умерших мужей и детей. Похоронные процессии мрачно тянулись по городу. Из церквей доносились горестные песнопения: «Упокой, Господи, души усопших раб твоих!». Город вымирал…
Между тем, на смертном одре лежал митрополит Феогност, – лицо грека за последние сутки почернело, осунулось, из груди его время от времени вырывался кровавый кашель. Подле господина своего стоял служка с повязкой на лице, смоченной в чесночном настое.
– Митрополитом на Руси быть владыке Владимирскому… Алексию, – из последних сил выдохнул Феогност и… преставился.
Епископ Алексий стоял в церкви Успения и лил горькие слёзы, – в гробе под белым саваном лежал его наставник и друг. «Как смерть переменила лик твой, – с грустью подумал новый владыка. – Всё подвержено тлену и разрушению. Скоротечна