– Вы, дорогуша, меня больше не интересуете. Отработанный, так сказать, материал.
– А как же наш договор, Сергей Михайлович, вы же мне двадцать пять процентов обещали?!
– Вы что-то путаете, кхе-кхе. Я с аферистами не договариваюсь.
– Хорошо! – в отчаянии она протянула к нему дрожащие руки. – Я поняла. Не надо мне никаких процентов, Сергей Михайлович! Только не бросайте меня, пожалуйста, я вам еще пригожусь!
– Пригодитесь? – заклекотал Украинский. – Да на кой черт, спрашивается, вы мне сдались? – он окинул презрительным взглядом ее беззащитное, худенькое тело. Только сейчас Мила сообразила, что обнажена. – Мяса в вас – кот наплакал, честно вам говорю. Яйца снести – и того не сможете. Вы, дамочка, балласт.
– Умоляю! Не бросайте меня здесь! – повторяла она снова и снова, теперь сквозь слезы.
– Да я и не бросаю, – сообщил полковник. Мила решила – сжалился.
– Правда, Сергей Михайлович?
– Передаю, с рук на руки, Милочка, другим нашим сотрудникам. Скоро они за вами прибудут. Недолго терпеть.
– Какие сотрудники? – пролепетала Мила.
– Товарищи Витряков с Филимоновым.
– Они ваши сотрудники?! – взвизгнула она.
– Так точно, дамочка. Только внештатные.
– Они же бандиты! – закричала она.
– Ну, знаете, я бы не стал, на вашем месте, развешивать ярлыки, дамочка, – осуждающе проговорил Украинский. – Вину обвиняемого определяет суд, верно? Он же назначает наказание. Сейчас, понимаете, не 37-й год, кхе-кхе, к сожалению…
– Не отдавайте меня им! – завыла Мила. – Я буду хорошей!
– Ничего не попишешь. Такой приказ.
– Я буду жаловаться Артему Павловичу!
– Ну, сама напросилась! – заклекотал Украинский и толкнул ее правым крылом. Потеряв равновесие, Мила, пронзительно визжа, полетела в закопченную дочерна пропасть дымохода.
– Мама! Мамочка! – кричала Мила, выпученными от ужаса глазами наблюдая стремительно удаляющийся круг ярко-голубого неба вверху.
– Мамочка…
Она обнаружила себя на глинобитном полу, среди опилок, в грязном чулане, куда ее бросили накануне вечером, со связанными за спиной руками. Где-то неподалеку брехали собаки, эти ночные часовые, готовясь передать вахту петухам. За крошечным окошком, раза в два меньше форточки, неуверенно брезжил рассвет. Наступал новый день, обещавший быть еще хуже ночного кошмара. Замерзшая и перепуганная, она была на грани прострации. Часть сознания лихорадочно искала пути спасения, но находила одни тупики, часть готова была истерически смеяться, представляя перекошенную физиономию бомжа, обнаружившего набитую банкнотами сумку, часть хотела одного – смерти. Безболезненной и гуманной, во сне. Спустя полчаса Мила забылась. Ей удалось проспать еще с полчаса. Пока не