Моряк кивает и уходит за лошадью. Чувствую изучающий взгляд Дюваля; от него на меня мало не нападает чесотка. Через некоторое время мой спутник качает головой, словно до сих пор не веря, до чего глупо попался.
– Меня же засмеют, – вырывается у него.
Я пожимаю плечами, глядя в сторону конюшни. Скорей бы старик вывел лошадей!
– Помните пословицу, мой господин: если уж сапог ладно сидит на ноге…
Он фыркает:
– Про меня можно говорить что угодно, но чтобы мне вскружила голову такая, как ты…
На мое счастье, в это время появляется старый моряк с нашими лошадьми, и мы оставляем перепалку – надо готовиться к путешествию.
Дюваль продолжает за мной наблюдать. Под его придирчивым взглядом мои пальцы утрачивают ловкость, и я дольше обычного привязываю к седлу свой вьючок. Потом подвожу кобылу к специальной колоде и с помощью старика, который держит мне стремя[3], забираюсь в седло.
Дюваль давно уже сидит верхом:
– Ну? Готова ты наконец?
Он даже не пытается скрыть раздражение.
– Да, мой господин.
Я не успеваю договорить – он стегает своего коня поводом, и тот срывается с места.
Зло глядя ему в спину, я запускаю пальцы в поясной кошель, достаю щепоть соли и бросаю ее наземь в качестве приношения святому Циссонию, небесному покровителю путешественников и перекрестков.
Лишь после этого я трогаю Ночную Песенку с места.
Дюваль придерживает скакуна, так что дальше мы едем рядом. Он спрашивает:
– Ты когда-нибудь уже была при дворе?
– Нет.
– Нет? И даже не расспрашиваешь, кого там сейчас можно застать? Ты настолько уверена, что там тебя никто не узнает? Если это случится, всем нашим планам сразу конец!
Раз уж он держит меня за такую беспросветную дуру, я с откровенным вызовом сообщаю ему о своем «подлом» происхождении.
– Никто не изобличит меня, мой господин. Я не знатная наследница – мой отец в деревне репу сажал. Так что будьте покойны: ни один из нантских придворных не знает меня в лицо!
– Не Нант, а Геранд, – поправляет он. – Двор Анны перебрался туда, спасаясь от морового поветрия.
– Меня в любом случае не узнают.
Он косится в мою сторону:
– Но ты же, как я понимаю… считаешься дочерью Смерти?
– Так оно и есть, – ответствую я сквозь зубы. – Однако воспитывал меня простой земледелец. Первые пятнадцать лет жизни у меня всегда была грязь под ногтями. Так что, мой господин, скорее всего, и кровь у меня такая же грязная.
Он опять фыркает. То ли насмешничает, то ли просто не верит – поди пойми.
– Как по мне, – говорит он затем, – рождение от одного из прежних святых возводит твою родословную в особый разряд, куда нет ходу людям самых благородных кровей, – точно так же, как сеятелю репы никогда не стать дворянином… А теперь поторопимся – хорошо бы нам добраться в Кемпер до темноты!
Он пришпоривает коня, поднимая его в галоп.
И снова