Молчание затягивается. Когда она наконец восстанавливает печать и подает голос, то говорит так, словно на языке у нее коросты:
– Ты опять уезжаешь на служение…
Что я могу ответить ей, кроме как сказать правду?
– Меня отправляют пожить в доме у виконта Дюваля.
Она вскидывает голову, жгучее разочарование сменяется не менее жгучим интересом.
– Дюваль? Это, часом, не тот, что вломился к матушке поутру?..
Я киваю. Я пока еще не слышу голосов со двора, и это дает мне время кратенько пересказать Аннит и события прошлого вечера, и все происшедшее в кабинете аббатисы. Когда я завершаю рассказ, она с отвращением швыряет на стол искусно запечатанное письмо.
– На твоем месте следовало быть мне, – с тихим бешенством произносит она.
Я соглашаюсь:
– Я знаю. Я просто думаю, что матушка для тебя нечто совершенно особенное приберегает.
– Нет. Это все оттого, что я оплошала на уроке с покойником.
В свое время мы оттачивали усвоенные навыки убийства на мертвых телах, и тогда Аннит в самом деле не справилась. У нас с Сибеллой было за плечами довольно жестокое прошлое, в котором мы черпали силы, а у Аннит такого прошлого не было.
– Не оплошала, а легонько споткнулась, – говорю я. – И потом, в конце концов ты все же сделала это. Сестра Арнетта говорила, что ты прошла испытание. Значит, дело в другом! Может, просто в том, что ты немножко помладше?
Она мотает головой:
– Я всего на год моложе тебя или Сибеллы. А ту как раз в моем возрасте впервые допустили к служению! – Девушка сердито смотрит на меня, отвергая все слова утешения, которые я готова произнести. – Им хоть известно, сколько раз ты сбегала с уроков?
– Но я должна была помогать сестре Серафине в мастерской ядов.
Она шмыгает носом:
– Я танцую и кокетничаю гораздо лучше тебя. А когда мы сходимся в единоборстве, я бью тебя семь раз из десяти!
Эти слова пробуждают все мои тайные страхи. Нынешнее служение – отнюдь не тот случай, когда наносишь быстрый удар и исчезаешь никем не замеченная. Мне предстоит достаточно долго вводить в заблуждение уйму людей, привыкших разоблачать любое притворство.
– Уверена, матушка знает об этом, – говорю я, надеясь, что так оно в самом деле и обстоит.
У Аннит маска оскорбленного превосходства рассыпается в прах.
– Если дело не в покойнике, тогда вообще все бессмысленно, – шепчет девушка, и я ощущаю ее отчаяние, точно свое собственное горе.
– А ты не пробовала переговорить с аббатисой?
Сама я на такой поступок никогда бы не отважилась, но Аннит куда ближе к пресвятой матушке, чем я.
Она фыркает:
– Чтобы она очередной раз усомнилась в моей вере и преданности Мортейну? Вот уж спасибо.
Тем временем со двора доносится мужской голос. Это напоминает мне, в чем состоят мои сегодняшние обязанности.
– Мне пора, – говорю