– Привет, – кашлянул Олег (Лебедь пугливо вздрогнула.) – Моя фамилия Коршунов. Мне назначено на пять.
– Кем назначено? – переспросила дева.
– Директором, милая, – Олег даже чуточку разозлился. – Вы бы вот что – кнопочку бы нажали и уточнили.
Дева надула губки и скрылась за дверью.
Олегу стало смешно. А вообще что-то во всём этом есть. Непуганое что-то, наивное и простое. Доброе, лузерское, безобидное. Как кролик на пашне. Однако, смех смехом, но…
И тут в прихожую изо всех дверей одновременно ввалились чуть ли не двадцать человек. Посетители, пришедшие с улицы, сопя и перекрикиваясь на местном наречии, принялись раздеваться (олегов плащ немедленно был сорван с вешалки и затоптан). Офисный же планктон выстроился в две очереди – к ксероксу и к кофеварке. Высокая тощая девушка, с вывернутыми, как у саранчи ногами, вскочила на столик, крикнула в потолок «Мерде! Мерде!!», сорвала с себя косуху и запустила ею в плешивого толстячка, прикрывавшего насморочный пятачок папкой. Две девушки-аборигенки, причитая «ой-бой, блин!», «вот бишарашка проклятая», принялись стаскивать скандалистку со стола. Толстячок же, обмахнувшись своей папкой, спросил: «Мойдодыр у себя? Ладно, я потом зайду», и, натянув девкину косуху, слинял на улицу.
– Эй, вы! – кто-то ухватил Олега за рукав. Он захлопнул рот и повернулся.
– Балтабай Модадырович вас ждёт.
Директорская приёмная была обставлена в винтажном стиле соцарта. А может, здесь просто ничего не трогали со времён волюнтаризма и покорения целины. Багровая пыльная штора с золотыми кистями совершенно скрывала окно. Под шторой, за массивным дубовым столом, сидел улыбчивый мальчик-купидон в костюме с искрой. Он тихонько тарахтел на клавиатуре, неслышно журча в телефонную трубку, при этом ухитряясь делать пометки в ежедневнике. Его пухлые щёчки приятно золотились в свете настольной лампы Ильича. Увидев Олега, купидон взмахнул ресницами и скрылся за дверью, обитой дерматином.
Олег огляделся. Дева с ресепшен исчезла. Зато в углу, на потрескавшемся кожаном диване, под сумрачной репродукцией Шишкино-Айвазовского, обнаружилась старая дама с мясистым лицом. Она была в панбархатном платье, из буклей парика торчала увядшая роза. Когда Олег уже решил, что старуха – тоже деталь интерьера, она густо закашлялась, достала из лакового ридикюля сигаретку и глянула на Олега. Он машинально нащупал в кармане зажигалку. Прикурив, старуха надменно кивнула и сказала, выдыхая коричневый дым:
– Манда Пулитцер премия барымтач?
Олег офигел.
В ту же секунду директорская дверь скрипнула, купидон выпорхнул в приёмную, захлопотал вокруг старухи, разгоняя руками дым и ласково журя посетительницу. Олег встряхнулся и решительно вошёл в кабинет директора.
Одутловатый дядька в «тройке», в полосатой «бабочке», подпирающей третий подбородок, приподнялся в кресле и, сложив ручки домиком, дружелюбно потряс ими над гигантской чашкой с алым