– А купец?
– А купец прожил долго. Женился во второй раз, оставил громадину сынишке, а парень здесь и не появлялся ни разу. Так и пустовала хибара эта. А потом уж пришли «красные» с их революционной заварушкой и живенько переоборудовали зданьице. До тридцатых была скука смертная, потом заселились всякие. Говорят, здесь в блокаду каннибалы обитали.
– Каннибалы? – с ужасом переспрашиваю я.
– Целое семейство. Бабка, сын, его жена и ещё кто-то. Долго не продержались. Арестовали. Самое забавное, что даже после их ареста здесь два человека пропали. После войны стали постепенно разъезжаться, домишко опустел. Тут в восьмидесятых музыканты тусовались. Убийство одно было. Говорят, по пьяни. Потом всё постояло, обветшало. И пришли люди с молотками. Ремонтники. Всё переделали, забили фанерой. Пока творили, два несчастных случая. А потом всё понеслось…
– Что понеслось?
– Ох, как глазки-то загорелись! – Виктор довольно ухмыляется и откидывается в кресле. – Вижу-вижу, интересно. Люди у нас то пропадают, то погибают, то в больницы попадают. Ну вот, например, тот же самый Семён. Или певичка Вера, которая в Неве потонула. Или сценаристка Аня, которая месяца два назад чуть не спалила весь театр. Саму еле вынесли. Короче говоря, место у нас нечистое, черти бродят, духи по ночам цепями гремят. Кто-то пустил слушок, что это я со всеми тут расправляюсь. Вот ты веришь, что это я?
И смотрит. Чёрт возьми, как же пронзительно он смотрит на меня! Прямо сейчас, прямо в эту минуту, фокусник напоминает нечто особенное, какой-то сгусток живой, неистовой энергии, который только и ищет повод, чтобы поделиться своим напором.
– Нет, – как загипнотизированная, отвечаю я.
– Для ассистентки простительно. Понимаешь, подруга, я обожаю слухи о себе. Обожаю все эти сплетни, перешёптывания…
– Почему?
– Ты уже бывала на сцене. Помнишь, тот самый момент, когда отвешиваешь поклон? Когда ты уже выжал себя до капли, на ногах не стоишь, а зрители всё аплодируют? Они будто возвращают то, что ты отдал. Во-от! Важно захватить человека, вызвать у него эмоции. Любые эмоции. Восторг, страх, злость – неважно. Отдача зрителя превыше всего для любого артиста. Не только для фокусника. Другие ребята для меня такие же зрители. Даже ты.
Он живёт тем, что делает. Это чувствуется в каждом слове, каждом жесте, каждой улыбке.
– Знаешь, за что я тебя ценю? – вдруг интересуется фокусник.
Вспыхиваю. Я всё ещё не привыкла к этому человеку. Мне неудобно находиться с ним один на один, особенно в замкнутом пространстве. И даже не столько из страха, сколько из-за этой самой непривычности. Может быть, красное кресло уже и моё, а вот должность ассистентки ещё не даётся.
– За что?
– За