Киска качнула венком. Будет о чем рассказать вечером у костра.
Тихий московский переулок начинался двумя старинными храмами с кирпичной оградой, над которой поднимались тополя. У храмов были серебристые шлемовидные купола, за глубокими стрельчатыми окнами горели лампадки. Глубже по переулку с обеих сторон уходили сановитые, еще дворянские особняки, между виднелись и позднейшие, стилизованные четырехэтажные дома с белой лепниной по фасаду и навесами над крылечками из литого узорного чугуна.
В этот рассветный час в комнате второго этажа, за полуоткрытым окном, задернутым тюлем, беспокойно металась во сне молодая женщина.
– Мама, не уходи, мама…
Проснувшись, Ирина уткнулась лицом в горячую руку, приходя в себя после ночного кошмара.
Восемь лет назад в автомобильной катастрофе погибли муж Ирины и ее отец; а три дня спустя, от странных горловых спазмов умерла потрясенная мать. С тех пор Ирина жила с дочерью в опустевшей квартире.
Позавтракав овсянкой, джемом и чашкой кофе со сливками, она поутюжила цветастое платье и подсела к зеркалу. На нее смотрела свежая молодая женщина с чуть вздернутым носом и нежной улыбкой. За эту улыбку да за зеленые глаза ее когда-то и полюбил муж. Молодой, чуть старше нее. Как странно. Они с Сережей так любили друг друга, и вот его давно нет, а она живет и даже здорова.
– Меня не любят уже восемь лет! У меня нет ни любви, ни любимой работы. Я играю пенсионерку с мышиным хвостиком. Я засыхаю! Неужели это конец? Неужели ничего больше не будет? Как много девчонок крутятся вокруг режиссеров!… Стоп! – Ирина выпрямилась. – Держаться! Иначе не соберешь себя. Если в каждой малолетке видеть соперницу, лучше не жить.
Через полчаса, легкая, с отлетающей сумочкой, она сбежала с крыльца и помчалась на студию.
… Броские афиши полуобнаженных красоток и красавцев украшала гримерную. Лампы струили ослепительный свет, жара была бы нестерпимой, если бы не кондиционеры.
Ирина опустилась перед безжалостными зеркалами. Она не опоздала, хотя добраться сюда по длинным темным коридорам с бесчисленными дверьми с именами режиссеров и картин, прокуренным лестничным площадкам, переходам, разновысокими поворотами было не просто.
– Пришла, моя красавица, – обернулась к ней Анастасия, продолжая сильными руками растирать в мраморной чашке замороженный цветной грим собственного сочинения. – Посиди отдохни, все равно там еще не готово, – она кивком головы показала в сторону съемочного павильона.
Анастасия была задушевной подругой. Семь лет назад Ирина устроила ее на студию, и за это время Настя-маляр, окончив курсы-подкурсы, то да се, поставила себя так, что с нею считались даже директора фильмов.
– Что?– уловила она настроение подруги. – Вернулась от дочки поздним вечером и затосковала, голуба-душа? В пустом доме?
– Заметно? – Ирина опустила голову.– Ох!… Настя, милая, неужели это все? Неужели никогда? Я же ничего не успела, я даже женщиной не была. Я держусь, как могу, но впереди-то … что? Так скоро, так скоро…–