Он дожидается, пока ее лицо смягчится.
Не дождавшись, боясь упустить случай для беседы наедине, начинает сам.
– Над душой стоят, – говорит Ларри.
Дина театрально закатывает глаза – больше никак не может ответить.
– И это продлится еще пять дней, – говорит он. – Бесконечных дней.
– Знаешь, что такое бесконечность, Ларри? Знаешь, чего твоя сестра не выдержит до конца недели? И это намного, намного хуже!
Ларри призадумывается.
– Меня? – переспрашивает он.
– Верно. Вот чего я не могу вынести. И мой муж тоже. И… дети у меня золотые, но, чую, у них тоже очень скоро никакого терпения не хватит.
Ларри начинает было отвечать, но сестра, грозя пальцем, заставляет его умолкнуть. Она еще не все сказала:
– Ларри, выслушай. Не могу же я постоянно напоминать тебе, что люди-то эти хорошие. Сил моих нет каждую минуту тебе втолковывать: в доброте нет ничего, кроме доброты. Если тебе хочется видеть неприязнь там, где только приязнь от чистого сердца…
– От чистого сердца? – говорит Ларри. – Не стану отрицать, в такое время эти люди подставляют плечо. Но всё ли тут, – говорит он, указывая куда-то за стену, на комнаты за пределами кухни, – и вправду идет от чистого сердца?
Дина скрещивает руки на груди. Дина безмолвно бросает ему вызов: а ну, осмелишься продолжить?
– Если б от чистого сердца, они все равно прибежали бы в полном составе, если бы ты стала некошерной или противницей Израиля. Или если бы ты вдруг стала лесбиянкой.
– С чего мне вдруг становиться лесбиянкой?
– Ладно. Тогда – Ави, если бы он стал геем.
– Ави? Мой муж? Ави, у которого даже сейчас, в такой-то обстановке, встает?
– Фу, – говорит Ларри. Затем, поразмыслив над услышанным, замечает: – Стопудово. Ави – гей. Собрались бы они здесь всем скопом, если бы жизнь вдруг вот так перевернулась?
Предположение чисто теоретическое.
Похоже, Дина сейчас не настроена предаваться теоретическим рассуждениям. И хотя еще вчера она приказывала ему не повышать голос, теперь рявкает довольно громко:
– Хватит!
Крик отдается эхом.
Его услышали и в гостиной, и в столовой, наверняка. Ларри прямо-таки чует присутствие всех этих скучающих соседей, выискивающих, что бы поклевать на столе с бейглами, печеньем и переизбытком сырых овощей.
Он знает: после вспышки гнева гости перестали пастись и сейчас пристально смотрят сквозь стену; криво нарезанные, надтреснутые кусочки моркови зависли в воздухе, не успев окунуться в миски с затвердевшим поверху хумусом и баба-ганушем.
Ларри глубоко дышит, пытается посчитать до десяти.
– Хватит? Чего? – спрашивает он, слишком долго выждав после вопля Дины.
И почему-то горделиво расправляет плечи, словно это самая остроумная на свете отповедь.
– Я раскрыла