А картины, кстати, пошли. Их увидел какой-то столичный галерейщик и увез на своем пикапе. История об одноруком гении украсила столичную выставку, и бомонд весьма дорого все раскупил. Подкупали буйство красок, внеземные пейзажи и, конечно же, то, что художник более уже ничего не сотворит. Так что Игорь Демьяненко даже вскоре переехал из квартирки в небольшой загородный дом, выходящий окнами на опушку леса и берег небольшого озерца. Все были счастливы.
Маша и Миша
Никогда, никогда ни о чем не жалейте —
Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви.
Пусть другой гениально играет на флейте,
Но еще гениальнее слушали вы
В голодные студенческие годы, пришедшие в аккурат на лихие девяностые, я любил бывать в гостях у своих друзей Маши и Миши. Мише на тот момент было двадцать семь лет, и он по праву считался одним из самых молодых докторов наук в нашей стране. Несмотря на точность его наук (он был доктором физико-математических), сухарем Михаил вовсе не считался. Был он крепок телом и бодр духом, зачастую штурмуя вершины неприступных гор в промежутках между семинарами и конференциями.
Его Маша была во всем ему под стать: тоже математик, хоть и не доктор, а всего лишь кандидат, тоже любитель гор и спартанского образа жизни. Правду говоря, Маше любовь к горам привил Миша, но эта любовь оказалась взаимной. Я как-то спросил у Михаила, не боится ли он брать супругу с собой на вершину, увлечение ведь порядком экстремальное. Можно ногу сломать, а можно и вовсе убиться. Тот же, почесав за ухом, резонно заметил, что, дескать, поломать ногу – плохо, придется на себе пострадавшую тянуть. И в этом был весь Миша.
Я приходил к ним в гости скоротать вечерок, и Маша, узрев на часах позднее время, предлагала сварить макарошек. Дома все равно у них другой снеди не водилось. Макарошки, ясное дело, оказывались простыми макаронами без всяких добавок. И в этом была вся Маша.
Слава богу, я тогда устроился разгружать вагоны со всякими вкусностями, и по протоколу что-то приходилось на бой. Деньги за свой вечерний труд я отдавал проныре, устроившему меня, свою же долю получал этим самым боем, то есть тем, что могло разбиться, но не разбилось. Учитывая натуральный обмен, царивший в общине грузчиков, я приходил в гости к друзьям, прихватив бутылку сангрии, пакет масла, хлеб, помидоры и консервы с самой разнообразной начинкой. Смешав это с неизменными макарошками, мы смотрели на царский стол и вкушали яства с превеликим удовольствием.
По изменению содержимого металлических банок можно было судить, как меняются вкусы и благосостояние