Душенька. Екатерина Брит

и убежать из этого злосчастного угла тоже не увенчалась успехом. Я попробовала зажмуриться, чтобы избавиться от зрительных раздражителей и, возможно, так облегчить свои страдания. В темноте из бессвязных звуков наконец-то стали складываться слова, и голос остался всего один и стал будто бы тише. «Царь Небесный», «приди», «очисти», что-то там про скверну… Мотив, вроде бы, повторялся, и перестал быть таким бесящим. Просидев так минут пять, я даже начала подпевать, про себя улыбаясь глупости своего положения: «Царю небесный, утешитель, парам-пам истины…», – с таким хитом я могла бы стать певицей, думала я, все больше веселясь. «Блаже, души нааааша», – почти кричала я, растягивая гласные, когда вдруг караоке прекратилось, и уставший сварливый голос не сказал: «Ну наконец-то… Дурная девка. Будет тебе горло драть».

      В изумлении я открыла глаза, и обнаружила прямо перед собой старую скрюченную бабульку. Она почти упиралась в меня древним носом, заглядывая в лицо своими голубыми бусинами, обрамленными морщинами, больше похожими на колючки. Волосы у нее были убраны под белоснежный платок, на ногах – серые валенки, все остальное тело скрывалось в безразмерном черном шерстяном пальто. «Оклемалася?», – спросила она, и не дождавшись ответа пошла по проходу между сидениями вагона, с важным видом разглядывая ни о чем не подозревающих пассажиров.

      –Тетенька, постойте! – закричала я, но она, судя по всему, решила общение прекратить.

      –Девушка! Бабушка! – впервые в жизни, хотя, пожалуй, точнее будет сказать «в истории моего существования», я так волновалась за правильный подбор обращения. Мне всегда казалось милым то, как к бабушкам у нас в стране обращаются словом «девушка», но сейчас это слово, употребленное по отношению к единственному существу, способному со мной взаимодействовать, до мурашек меня возмутило. Бабулька продолжала меня игнорировать, и я побежала за ней, на ходу заваливая ее вопросами: «Вы меня видите?», «Есть еще такие как я?», «Вы тоже мертвая?» … Последний вопрос остановил ее. Резко развернувшись, она показалась мне по-настоящему страшной: глаза горят, рот перекосило, и все лицо ее будто бы потемнело. Но неожиданно быстро она смягчилась.

      –Бестолковое дитя, – сказала она теплым голосом, как самая настоящая бабушка. – Чего тебе от меня надо?

      4.

      От Бабушки я узнала, что я – душа. Ничего нового, но было приятно получить подтверждение этой информации. Душа я, как и предполагалось, не единственная, но на ее памяти – самая бестолковая, потому что никак не могла отделаться от человеческого способа мыслей, что мешало мне видеть другие души, ходить сквозь стены и развивать прочие свои супер-способности. В прочем, никакого особого списка базовых навыков бестелесной сущности она мне не выдала, отметив, что молитва мне поможет.

      Вопрос о «мертвости» ее так оскорбил не спроста. Бессмертие души – это, вроде как, основная идея всего, происходящего после смерти, и спросить у души не мертва ли она, это, как если бы у живого человека спросить