Пожалуй, я не избегала бы так настойчиво реальности при жизни, если бы знала, что ждет меня после кончины. Кто бы мог подумать, как и говорится во всех религиозных трактатах, за свой прижизненный выбор приходится однажды платить.
Мое сердце остановилось во вторник девятого августа, и вопреки моим мечтам погибнуть, спасая детей из огня, пасть жертвой в плену врагов, или хотя бы тихо испустить дух в окружении близких, меня просто сбила какая-то древняя импортная колымага, коих не счесть на просторах моей родины. А чего я, собственно, ожидала? Любой, из придуманных мною концов, надо заслужить: присутствовать на местах пожаров, чтобы быть полезной, если понадобится; иметь четкие убеждения, чтобы пленить меня было проще, чем переубедить, или строить семью, чтобы было кому меня оплакать… Я же все отведенные мне тридцать лет отдыхала под сенью своих выдуманных деревьев, надежно застрахованная от любого участия в событиях недостойной меня действительности. Не то чтобы я была психически больной, просто склонной к играм разума. Например, мой Фантом не был таким уж ненастоящим. Я встретила его когда-то: мы перекинулись парой фраз о погоде где-то в районе Патриаршьего пруда. Или мои идеи о героических деяниях: все их я прикидывала на себя, и отбирала те, на которые считала себя способной. Так или иначе, только покинув тело, я поняла, что упустила в жизни что-то важное. Особенно остро это ощутилось во время похорон. Глядя на свои побитые останки, преисполненная жалости к ним, я была уверена, что мои эмоции разделяют все мои знакомцы, но кроме формальных поминок, организованных коллегами, чтобы посудачить о том как я докатилась до такого бесславного конца, прах мой не получил никаких почестей. Холодный же труп мой по православной традиции на третий день был торжественно отправлен на съедение червям где-то на западе города.
Все эти три дня я провела рядом с гробом, наблюдая что же произойдет. По специальности я – востоковед, часть времени волей-неволей посвятивший изучению мировых религий, так что, как мне казалось, в загробном мире проблем возникнуть было не должно. Буддийского перерождения не наступило, меня никуда не унесло, предки не приветствовали меня, оставалось ждать, что двенадцатого августа придет Ангел Хранитель, и уведет меня в Царство Небесное. Я прождала весь день у своей свежезасыпанной могилы, украшенной деревянным крестом и убогим венком, но никто так и не пришел. Когда часы пробили полночь тринадцатого числа, не представляя, что же теперь делать, я побрела в сторону своих оставленных апартаментов. К моему сожалению, оказалось, что привидения не могут телепортироваться, проходить сквозь стены, или даже просто бегать, а передвигаются исключительно со скоростью человеческой ходьбы и по ее правилам. Так что, опоздав на метро, я поплыла на восток, к центру, так как иной путь мне был не знаком.
Ночная Москва той ночью казалась мне невероятно метафоричной – чем ближе я подходила к центральным улицам, тем светлее становилось вокруг. Это легко объясняется рационально: на центральных улицах больше фонарей и иллюминации, к тому же ранний августовский рассвет радовал первыми лучами едва ли не в половине пятого утра… Но мне хотелось видеть в этом преодоление тоннеля на пути к Свету. И я, так видела. Часам к шести утра я дошла до Кремля. “Может посмертные чудеса случаются в особенных местах?”, – думала я. Но нет, то ли Кремль мало значил лично для меня, то ли он и в целом не такой уж и особенный, ничего здесь не произошло.
Уставшая от ходьбы – не физически, разумеется, но от однообразной смены знакомых пейзажей, я села на метро и поехала домой.
2.
Ничто в мире так не огорчает, как возвращение в дом, где тебя не ждут. Конечно, я не думала, что кто-то будет сидеть там и ждать моего бестелесного возвращения, или лежать на диване обнимая и обливая слезами майку, хранящую мой запах. Хотя было бы здорово… Но мне казалось, что в знак уважения к ушедшей, квартира должна была остаться нетронутой хотя бы дней девять, а лучше даже сорок. Надеясь насладиться предметами