Но без отдыха-то никак.
Я их тут же открыл, только солнце было уже высоко. Ну ладно, высоковато. Но уж точно совсем встало.
Вот черт. Мы минимум час потеряли, а может, и все два. Дальше я наконец понял, што меня разбудило. Шум.
Паника. Люди уже идут за нами, вот-вот найдут. Я вскочил на ноги…
…и увидел, што это никакой не человек. Это жубёр. Возвышается над нами всеми тремями.
Еда? – сказал его Шум.
Вот так я и знал, што никуда они с болота не делись.
Оттуда, где спала девочка, донесся тихий ох. Кажется, там уже не спали. Кассор повернулся поглядеть на нее. Тут уже спохватился Мэнчи, вскочил, разбрехался: «Взять! Взять! Взять!» – и длинная жубёрья шея качнулась обратно в нашу сторону.
Представьте самую громадную на свете птицу, такую большую, што уже даже летать толком не может, футов десять-двенадцать ростом, да еще и с длиннющей изгибистой шеей – в общем, здоровенная, мало не покажется. Перья у нее еще есть, но выглядят уже почти как мех, а крылья мало на што годятся – ну, разве только оглушить еще живую еду. Но беречься на самом деле следует ног. Ноги у нее длинные, тебе по грудь в высоту, и с когтями, которые запросто могут прикончить, если не побережешься.
– Не бойся, – сказал я через плечо девочке. – Вообще-то они дружелюбные.
Потому што они и правда дружелюбные. Ну, или так считается. Кормятся в основном грызунами, а лягаются, только если на них напасть, ну а если не нападать – так, по крайней мере, говорил Бен, – то они очень милые и туповатые и дают себя покормить. А еще они очень вкусные, и первые поселенцы Прентисстауна так на них охотились, што ко времени моего рождения на мили вокруг не осталось ни одного жубра. Еще одна штука, которую я до сих пор видел только в видаке или в Шуме.
Вот так они и расширяются, горизонты.
– Взять! Взять! – Мэнчи тем временем нарезал вокруг птицы круги.
– Не трогай его! – крикнул я.
Шея жубра тоже крутилась и моталась, точно ожившая лоза: птица следила за Мэнчи, как кошка – за жуком. Еда? – продолжал интересоваться Шум.
– Не еда, – твердо сказал я, и шея обратилась ко мне.
Еда?
– Нет, не еда, – отрезал я. – Просто собака.
Собака? – подумал Шум, и шея опять принялась кружить за псом – теперь уже стараясь тюкнуть клювом. Клюв у них не страшный – ну, ущипнет, как гусь, разве што, но у Мэнчи на этот счет было другое мнение: он скакал, уворачивался и лаял без передыху.
Я засмеялся – очень это все было смешно.
И тут раздался еще смешок, уже не мой. Я оглянулся. Девочка стояла у своего дерева, смотрела, как глупая псина носится вокруг исполинской птицы, и смеялась. Она улыбалась!
Увидела, што я смотрю, и тут же перестала.
Еда? – услышал я и обнаружил, што жубёр уже засунул клюв ко мне в рюкзак.
– Эй! – Я стал отгонять его всяким «кыш-кыш».
Еда?
– На тебе! –