Обыденная логика, к которой с рождения приучен среднестатистический бандерлог, состоит в том, что мир создан до него и кем-то другим, а ему, так сказать, предлагается занять в этом мире место, соответствующее в лучшем случае его талантам и способностям (включая, в ряде случаев, способность с энтузиазмом делать непрерывный минет), а в худшем случае являющееся результатом идиотского стечения обстоятельств. Как видим, в этой логике человеку отведено сомнительное место творения, а не Творца, причём термин «творение» весьма легко заменить на семантически и содержательно аналогичное ему слово «тварь» («твари Божьи»): что, сплошь и рядом, и происходит. Если же, вопреки логике контртрадиции, перевернуть эту схему обратно с головы на ноги, то мир, наблюдаемый человеком в ежедневном режиме, мир в котором он пребывает, и с которым он сражается по мере своих сил, внезапно оказывается сотворённым им самим.
Обычный человек крайне редко (или практически никогда) не задаёт себе вопроса «А зачем я сотворил именно такой мир? и зачем продолжаю поддерживать такое творение?», а если и задаёт, то исключительно в его психоаналитическом аспекте, который звучит примерно как «А что лично я сделал для того, чтобы оказаться в такой ситуации и в этом качестве? И что я продолжаю для этого делать?» В то же время такой вопрос, будучи правильно поставлен и понят, принципиально меняет не только восприятие человеком мира, но и является ключом для изменения мира как такового: и уже не в психоаналитическом, а вполне себе в метафизическом аспекте. Эффект, который достигается таким вопросом (хотя только в его сугубо бытовой плоскости), отражён Михаилом Зощенко в рассказе о человеке, после многолетних проволочек проведшего в свою комнату электричество. Первым ударом для него стало созерцание дивана, на котором при недостатке света он умудрялся всё это время спать. Затем шок испытала уже его квартирная хозяйка, вопреки собственной воле затеявшая уборку. Результатом мощнейшего коллективного стресса явилось то, что электричество в квартире опять ликвидировали.
К сожалению, на уровне бытовом сплошь и рядом так и происходит: на этом уровне матрица «Никогда хорошо не жили – нечего и начинать» выглядит особенно устойчивой. Однако если человек, в отличие от известного некошерного животного, способен-таки оторвать голову от корыта и посмотреть на небо, то для него слово «жизнь» (и производный от него глагол «жить») начинает обозначать нечто совершенно другое, количественно и качественно, чем содержимое его корыта. А при этом новом подходе осознание того, что «никогда хорошо не жили» (строго говоря, и не жили вообще) влечёт за собой неизбежное острое желание немедленно начать.
В такой плоскости вопрос «Чего я наТворил?» неожиданно приобретает глубокий метафизический