– Я думаю, вас стоит оставить одних. – Варя хитро ухмыляется и утаскивает гулять Кевина.
Мы остаемся с Виктором одни. Не знаю, сколько мы проторчали в прихожей, где Савов меня обнимал, а я позволяла. Но вскоре не выдерживаю:
– Кофе? – Я помню, что Виктор пьет арабику: три ложки на маленькую турку, без сахара. И, не дожидаясь ответа, выскальзываю из его объятий, иду на кухню, где делаю вид, что поглощена приготовлением кофе. На секунду теряюсь, и мне кажется, что я одна в кухне. Оборачиваюсь и вижу, что Виктор стоит, опершись плечом о стену, и не сводит с меня своих хитрых серых глаз. Не придумав ответа, смущенно улыбаюсь.
– Как в прежние времена, – он напоминает, как после моего выпуска с Начала, приходил к нам. Я была влюблена в него, как кошка. Все искала ласки с его стороны. Выслуживалась. А он покровительственно главенствовал в наших отношениях. Тогда это было нормальным. Сейчас, после недели любви, когда я грелась в лучах солнца по имени Рэйнольд Оденкирк, мне не нужен холодный свет луны Савова. Я замерзаю с ним.
«Погоди отталкивать его. Дай ему шанс».
– Помнишь, как ты смеялся, когда я работала над притяжением предметов и примагнитила к себе сковородку?
Савов тут же разражается смехом. О да, это было одно из самых нелепых и смешных наших воспоминаний! С заклинанием притяжения, с телекинезом Виктор отлично управляется – это, как говорится, в крови. У меня же не получалось притяжение: то перелет, то недолет, то примагничивание.
– Ты мне ведь так и не ответила.
– Что?
– Я сказал, что скучал по тебе.
Он лукаво смотрит исподлобья, а у меня внутри все переворачивается. Нет, не скучала.
– Виктор… Я… Прости меня.
Вот и все, что могу сказать. А как еще? Я внутри полая, пустая, а когда-то там были чувства – ведь были! – а сейчас только и осталось, что извиняться: не удалась ни как жена, ни как невеста, ни как возлюбленная, ни как жертва обмана, ни как Инквизитор. Даже Химерой не могу быть.
В этот момент шипение гаснущей конфорки возвещает, что кофе сбежал. Я начинаю суетиться: наливаю напиток в чашку, пытаюсь осторожно вытереть плиту.
Я не слышу, как он подошел ко мне сзади, лишь чувствую, что его большие ладони заскользили по талии, окольцовывая в объятиях. Я замираю. И тут его губы касаются моей шеи, неловко дергаюсь – и моя рука попадает на раскаленную конфорку. Я взвизгиваю от обжигающего железа. Кожа горит. Очень больно! Охая и хныча, кидаюсь к раковине, чтобы залить ожог холодной водой.
Виктор цокает, как обычно делал, когда я попадала в нелепые ситуации вроде этой.
– Давай помогу, – он осторожно берет мою руку, дует на ожог и произносит «sanitatum», чтобы быстрее зажил. Сейчас должен исчезнуть.
– Я такая неловкая.
– Ты всегда такая была! – Савов смеется, глядя мне в глаза. И это не нравится. Получается, что он смеется надо