Я купила дурацкого трудолюбивого зайца из глины, он был бодрый, откормленный и с восторженной морковкой в лапках. Элизабет мне сказала, что заяц – типа символ трудолюбивого, бодрого и эротичного народа Австрии, поэтому зайцев на Пасхе так много, почти как яиц.
Австрийская деревенька
Элизабет увезла нас с собой в гости к своему другу, венскому интеллектуалу, который взял в аренду сельский дом и живёт в деревне. «Мы хотим Австрийскую деревню!», – воскликнули мы с Сашей, утомлённые пробуждающейся к весне Веной серых оттенков. К тому же в этом селе проходил сельский предпасхальный праздник-ярмарка.
Довольно быстро домчались на двухэтажной электричке до нужного места. В поезде потрясением был контролёр. Это был красивый мужчина средних лет, в очках, в идеальной форме, необычайно вежливый. Я подумала, что вот какая здесь культура! У нас такими безупречно вежливыми, знающими своё дело, довольными своей функцией бывают университетские профессора. Или высокооплачиваемые банковские работники. А у них – контролёры. Чем-то Кафкианским повеяло от этого представителя хорошо отлаженной системы. Предместья Вены поражали отсутствием свалок и ухоженностью построек. Практически не было замусоренных 4 соток со скособочившимися, некрашеными, недостроенными, но уже начавшими дряхлеть лачугами, чуть большими по размеру, нежели нужник или собачья будка, но не дотягивающими до настоящей избушки, как это у нас встречается. Изумляли ветряки возле домов для получения энергии от ветра. Вдоль железной дороги встречались одинаковые железнодорожные домики из серого камня. Это были абсолютно одинаковые домики, в которых явно кто-то работал или жил, были они такие бездушные и строгие, такие сюрреалистические, как какие-то ужасы от европейского рационализма, нашедшие выражение в абсурдизме Мрожека, Беккета и того же Кафки. В каждой стране есть свои национальные формы крайней тоски жизни. У нас это дощатые бараки сталинской эпохи. Тоскливее ничего не бывает. У австрияков – эти уныло правильные станционные домики…
В Питере был апрель с талым снегом. В австрийской деревушке жарило сладкое солнце, цвели лимонным и ярко розовым цветом деревца и кусты, зеленела трава. Мы прошли по подземному переходу, облицованному голубым кафелем, напомнившим советский кафель Хрущёвских времён. На старом кафеле красовались детские рисунки, нанесённые масляной краской. Недурно, но отзывает бедностью.
Деревня удивила безупречной гладкостью и чистотой асфальтовых