– Моя милая девочка! Если ты не смеёшься надо мной, то сначала напиши прощальную записку, – подсказал я. – Иначе, люди могут подумать, что тебя вынудили пойти на столь благородный и отчаянный поступок.
– Какие люди?
Она неуверенно улыбнулась, тщетно стараясь побороть волнение.
– Да уже не важно, – отмахнулся я.
Эти слова мне показались невероятно циничными. Я тут же решил исправить положение.
– Впрочем, ты вправе сама распоряжаться своей судьбой! – Я посмотрел на неё нежным взглядом и гордо воскликнул: – Мне даже не верится, что совсем скоро моя душа освободится от мук, и я буду совершенно свободен!
– Я с тобой, Арик! – выронив из руки нож, сказала Тамара. – Ты только подскажи, что я должна написать…
– Не верю тебе, – отстранив её в сторону, сухо сказал я. – Ты обманываешь меня. Ты всё равно ничего не напишешь…
– Диктуй! – выкрикнула она, отняв у меня авторучку.
– Устала жить! – подсказал я.
Томка красивым аккуратным почерком вывела первые буквы.
– Меня никто не понимает, и никого не интересуют мои чувства…
Я поцеловал её оголённое плечо, а потом, слегка прикоснувшись к груди, тихо прошептал:
– Прошу никого не винить в моей смерти. Даже моего бывшего и единственного друга…
– Ещё напишу, что люблю тебя, – посмотрев в мои глаза, произнесла она.
– Не нужно, кисонька, – остановил я её. – У меня написано твоё имя. Не стоит повторяться…
Я поспешно забрал листок и вместе со своим прощальным письмом аккуратно положил в дипломат.
– Одевайся! – повышенным тоном сказал я, но тут же остановил её. – Постой, лучше я сам одену тебя…
Я поспешно взял с кушетки её нижнее бельё.
– Если нас увидят рядом, то могут ненароком помешать, совершить нам отчаянный шаг в мир вечного блаженства, – предупредил я. – Ты пойдёшь чуть сзади, но только не слишком отставай…
Вскоре мы вышли на улицу и через несколько минут я свернул во двор моего лопоухого и прыщавого соперника. Тамара, словно преданная собачонка, торопливо шла следом. Мурманск, как по заказу, был охвачен жуткой метелью. Уже в нескольких шагах почти ничего не было вредно. Я мог не опасаться случайных свидетелей и это обстоятельство меня несказанно обрадовало. Я боялся только того, что Томкино возбуждённое состояние могло прийти в норму и, уже тогда, я не смог бы заново уговорить её на столь дерзкий и малодушный поступок. Войдя в полутёмный подвал, где тускло горела всего лишь одна лампочка, да и то заранее вкрученная мною, я опять заключил её в свои пылкие объятия. Я целовал её и постоянно шептал о вечном блаженстве. К моему удовлетворению, она всё ещё была под впечатлением моих убеждений. Мне не пришлось с ней долго возиться. Для видимости, я порылся среди подвального хлама и, как бы случайно, нашёл в одном из них две,