Неподвижное и серьезное лицо Отто в одно мгновение преобразилось. Глаза его немного сузились, а рот искривился в улыбке. «Так значит он пытается найти лекарство? – подумал мужчина, открывая дверь и бросая лист обратно на пол. – Как глупо». Вошел и стал без особого интереса осматриваться. Комнатка была еще меньше. Теперь здесь стояла лишь одна маленькая деревянная детская люлька, в которой орал младенец, и одноместная кровать, стоявшая у противоположной стены. Сложно было понять, кто именно там лежит из-за плохого освещения в виде одной свечи, которую держал Элиас, стоя у кроватки и укачивая ребенка.
– О, вы уже здесь, – сказал человек в маске ворона. – Познакомьтесь, это моя дочь, пока еще без имени, а там в кровати моя жена Элейн.
Отто промычал что-то невнятное и подошел к кровати, где, укрываясь какими-то лохмотьями, лежала девушка лет двадцати пяти. Она была болезненно худа, с сероватой кожей и заросшим лицом, но во взгляде ее светилась восторженность, возможно даже сила и ум, но в то же время будто бы что-то безумное; на губах была приветливая улыбка. Другими словами, это было лицо человека смертельно больного, но все еще не сдающегося и не утратившего надежду. Она пыталась что-то проговорить пересохшими губами, но у нее явно не было сил, а потому Отто кивнул и сухо представился. Некоторое время спустя, ребенок наконец замолк и уснул. Элиас подошел к жене, горячо поцеловал ее в заросшую шерстью щеку (предварительно сдвинув маску набок) и ушел в еще одну комнатку, по виду которой можно было смело заявить, что это был склад. Или вернее сказать свалка. Он вернулся оттуда с прозрачной наполовину полной бутылкой, внутри которой, плавно качаясь, словно волны, была налита сливочного цвета жидкость неизвестного происхождения. В другой руке он нес два фужера. Элиас вновь с жаром расцеловал щеки, лоб и губы возлюбленной, а после ушел в ту комнату, где был доселе. Отто молча последовал за ним, закрыв за собой. Там они уселись за стол. Алхимик разлил жидкость по пыльным фужерам.
– Какая же все-таки ужасная штука эта ваша жизнь, Отто, – горько заговорил Элиас, снимая маску и кладя ее на стол.
Охотник старался не выражать эмоций, но вид собеседника без маски его несколько поразил. И дело тут было не в красивых голубых глазах, а кое в чем другом. Все его лицо было изуродовано жуткими шрамами, которые шли через глаза, нос, губы, доходили до подбородка, пересекали брови и лоб. Складывалось впечатление, будто бы ему по лицу хорошенько прошлись граблями. Теперь шрам Отто на левой стороне головы перестал казаться ему чем-то страшным, жутким и некрасивым. Элиас заметил пристальное внимание, сосредоточенное на его увечьях, но ничего не сказал, а молча хлопнул стакан напитка.
– Можешь ли ты себе представить, – продолжил он, пожалуй, с излишней поспешностью, – что этот ужасный мор обошел стороной меня, но… – На его глазах промелькнули слезы и он выпил