– Руссиш ист ферботен.
– Постой, так ты все понимаешь? – сказал я, заглядывая под капюшон и вглядываясь в лицо дряхлого старика. – Ну стало быть, и говорить можешь.
Да! Собеседник мне достался тот ещё. Да ему лет сто – не меньше. Худющий, морщинистое лицо обрамлено редким седым волосом и трёхдневной, абсолютно белой щетиной.
– Ты как здесь оказался, старый пень?
– Да как оказался – от хозяина я ушёл, добрый херр, – моргнул старик слезящимися глазами и тут же спросил: – А ты большевик, да?
Настала моя очередь часто моргать.
– С какого перепуга – большевик? И сам ты хер, Семеном меня зови.
– Ну как, на арийца ты непохож, одёжа чудная, да и бороды они не носят. По-русски говоришь опять таки, – привёл он свои доводы. – А отец говорил, мол, настоящие большевики немцев все одно придут и победят. Штурмгевер вон у тебя. Скажешь, на дороге нашёл?
– Как на арийца не похож? Я самый, что ни на есть истинный ариец, а немчура твоя – седьмая вода на киселе. Русские – самые арийские арийцы всех времён и народов! Когда это отец тебе такую мудрую мысль про большевиков озвучил?
– Когда? Да, аккурат, об сорок первом годе, как в партизаны ушёл. Больше я его и не видел.
– Так партизаны, значит, здесь есть? Дорожку не подскажешь?
– Да какие партизаны? Немцы с финнами их лет за пять всех повывели. Ты вообще первый русский человек за последние полсотни лет, – грустно сказал дед.
– Тааак! А годик какой ныне, старче?
– Так 2011-й, какому ещё быть. Или ты последние шестьдесят лет, как медведь, в берлоге проспал?
– Считай, что так. Ты мне давай-ка всё по порядочку, для начала скажи, мил человек, как немцы вообще здесь оказались.
– Как оказались? Да напали внезапно, 22 июня, я тот день хорошо помню, воскресенье было. День пасмурный, народу объявили, мол, правительственное сообщение будет. И аккурат в полдень Хрущев объявил – напали на нас германские фашисты на свою голову, так накажем их и понесём же свет мировой революции в Европу! Ага, понесли, немцы уже в октябре в Вологде были, а армия наша разбежалась. Вот тогда-то отец в партизаны и ушёл, у него от армии бронь была, а тут чего уж дома-то высиживать. Мать как жену партизана зимой расстреляла айнзац-команда. Я же командиру их глянулся, взял он меня за собаками глядеть. Ягер он был, любитель. Вскорости усадьбу здесь себе построил, там я все это время и прожил. Сынок его в город уехал, там жил, в усадьбу только на отдых и заявлялся, хорошо ко мне относился. А вот внучок его городской, только по малолетству здесь бывал. И вот незадача, попал он на ракетную базу служить, здесь недалече. Заявился третьего дня с дружками и говорит, надо, мол, стари-ка пристрелить да собакам и скормить. Хорошо перепились они все. Я той же ночью и ушёл, больно уж не хочется, чтоб псы мои кости грызли. Лучше в лесу где-нибудь лежать.
– Дааа,