Возле церкви толпился народ, по большей части не крестьяне: мужчины в сюртуках и светлых панталонах, женщины в батистовых платьях с завышенной талией и при зонтиках. Эдакий бланманже с миндалём и какавой. Меня этот стиль раздражает, всё слишком упрощённо и без лоска. Впрочем, мне ли жаловаться, в последнее время я сама чересчур упрощённая. Этот народный костюмчик, в который меня обрядил Дмитраш – чтоб он в овраг с крапивой свалился, гадёнышь! – ну просто полный ужас. Хотя удобный, спорить не буду.
Я обратила внимание, что возле меня отираются двое щёголей – один постарше, один помладше.
– Quel charme (Какая прелесть)! – воскликнул молодой. – Ces paysannes provinciales telles mignonnes (Эти провинциальные крестьянки такие душечки)!
Старый приложил к глазам лорнет и посмотрел на меня.
– Vous distinguiez toujours par l'impressionnabilité superflue, Alexandre. Eh bien, quel elle la mignonne? Sale, sombre… (Вы всегда отличались излишней впечатлительностью, Александр. Ну какая же она душечка? Грязная, угрюмая)
– On peut laver la boue (Грязь можно отмыть), – отмахнулся молодой. – Vous êtes privés l'imagination, le comte Mikhaïl Iuriévitch. Arrosez avec son eau, присыпьте par la poudre – et le diablotin charmant réussira. Vous jetez un coup d'oeil seulement à ces yeux. La même chose deux tournants du bonheur! (Вы лишены воображения, граф Михаил Юрьевич. Полейте её водой, присыпьте пудрой – и получится очаровательный чертёнок. Вы только загляните в эти глаза. Это же два омута счастья!)
Они явно говорили обо мне.
Признаться, все эти прыжки из эпохи в эпоху, а так же сабли, вёдра и коромысла меня изрядно расстроили. Мои внутренние установки изменились, терпение истрепалось, а характер озлобился. Подобные перемены женского мироощущения ни к чему хорошему не приводят, поэтому я сказала просто и резко:
– Et dans les dents (А в зубы)?
Оба щёголя рты открыли. Не стану утверждать, что в изумление их привёл мой безупречный парижский выговор, но то, что он сыграл в этом не последнюю роль, не сомневаюсь. Следующая фраза подтвердила моё предположение.
– Pardon, la madame… (Простите, мадам)
– Mademoiselle (Мадмуазель), – поправила я.
А вот на это они уже долго не могли ответить. Наконец тот, что постарше, спросил:
– Ещё раз прошу прощения. Э-э-э… Вы местная?
– С некоторых пор.
– Служите или…
На лице его играли мускулами противоречия. Он никак не мог понять, кто я: крестьянка, мещанка, дворянка или комедию ломаю. Моя одежда говорила одно, внешний вид другое, а уровень разговорного французского третье. Признаться, в контексте данного времени я и сама не могла сказать, к какой сословной группе себя отнести. Папа как-то обмолвился, что вроде как род наш идёт из дворян. Дескать, Пузатиковы некогда служили князю Дмитрию, и в доказательство приводил выдержку из Разрядной книги: и прииде в Нове град нижний муж храбр прозванием пузо и с ним сыны ево пузовы числом три. Но что это был за князь и в качестве кого служили, о том папа