Затяжной кашель отца стихает, и я погружаюсь в шаловливые строки колумбийского писателя. Перечитанные не раз страницы заставляют переживать чувства девяностолетнего старика. Прожить сто лет одному, чтобы встретить ту самую. Перебрать сотню женщин, чтобы дождаться единственную. Маркес неожиданно точно описывает одиночество в окружении толпы людей. «Столько людей и всего один твой?» – А где он, мой человек?
Когда я оторвался от книги, на улице уже было темно и горели фонари. Сколько мне отпущено лет, и успею ли найти «свою»? Многие живут десятилетиями с теми, с кем не связанны эмоционально. Им просто так удобно, привычно. Создают впечатления благополучных, а глаза тусклые. Для таких – каждый день каторга. Зачем тогда вот так жить, если для себя все уже решили? Решили, что для них все кончено, и искать свою половину не надо. Лучше уж найти и умереть, чем не найти и вечность мучиться.
Резкий кашель с задыхающимися порывами из комнаты папы оторвает от раздумий. Я вскакиваю и бегу по темной квартире, ударяясь то правым, то левым плечом о косяки дверей.
В полутьме виден силуэт отца. Отец сидит на кровати и, хрипя, старается вдохнуть воздух. С кашлем выдыхает. Он держит руки на груди, чтобы кашель не так сильно разрывал ее.
Подбегаю, отец отталкивает меня. Упрямый старик! Снова по темным коридорам – на кухню. Свет. Аптечка. Ничего нет.
Хватаю зажигалку. Бегу в свою комнату. Разрываю подушку – на пол падает пакетик с марихуаной. Из соседней комнаты слышен стон. Кашель сменился на приступ боли.
– Сейчас, пап, сейчас, – зубами вскрываю упаковку. Беру горсть зеленой соломы и утрамбовываю в пустышку сигареты. Забегая в комнату отца, снова ударяюсь плечом о дверной проем. Кладу отца на свои руки и раскуриваю косяк. Клуб дыма падает на страдающее лицо человека, погруженного в ад.
– Дыши глубже, – делаю сильнее затяжку и выпускаю облако сизого дыма. Отец вдыхает. Еще облако. Стон становится тише. Еще затяжка – и отец снова вдыхает. Уже без стона. Наконец, я слышу его ровное дыхание.
– Обещай мне, что не станешь размениваться, – открывая глаза, произносит мой папа, – и найдешь свою девочку.
Даже сейчас он говорит про девочек. Я, усмехнувшись, поджимаю губы.
– В каждой женщине скрыта частица мужчины. Будешь собирать себя по частям с разными – не соберешь никогда. Я не смог, и ты такой же, – продолжает отец. – Я очень любил твою маму.
– Обещаю, пап, – мои губы побелели – до того сильно я их сжал. И глаза наполнились слезами. Прижав свою голову к его, я шепчу. – Обещаю.
Рот его слегка дрогнул – он услышал меня, прежде чем уплыть.
Всю