– Это что-то вроде монашеского ордена со своим уставом? – захотел уточнить Заремба.
– Монашеский устав вовсе не деликатная форма. Поэтому письменных предписаний, что делать, а что не делать у нас никогда не будет. Всё должно происходить естественным, а не формальным порядком.
– Что, даже ритуала посвящения в братство не будет? – поинтересовался Адольф.
Пашка чуть призадумался.
– Захотим – будет, не захотим – не будет. Если мы прямо сейчас обсудим, как всё именно у нас будет происходить, то сразу поставим на нашем Сафари большой жирный крест. Чем меньше мы обо всём этом будем говорить вслух, тем лучше. Я же говорю: всё должно происходить естественным порядком.
– Что же вот так просто будем сидеть и ждать, когда братская лепота сама посетит нас? – не отставал директор зверосовхоза.
– Два закона братства уже, кажется, сформированы и всеми приняты, – Воронец выглядел даже довольным его настойчивостью. – Это образованность и семейственность. Хочешь конкретно, вот тебе конкретно. Сафари должно превратиться в университетский кампус, где все сафарийцы станут «просвещенными казаками», совмещая труд на земле вместо военной службы с непременным профессорским преподаванием. Мол, если ты ведёшь достойный образ жизни, стремишься к постоянному самообразованию, да ещё сам родил хоть одного ребенка, то тебе по силам обучать и любых школьников со студентами.
– Уж я научу! – под общий смех заключил Адольф.
– А семейственность в чём? – не сдавался Заремба. – В куче детей?
– В том, что на весенние каникулы твои сыновья поедут в Москву и Минск не с тобой, а с Севрюгиным и женой Кузьмина. А ты сам летом поедешь в Крым с моими детьми.
– А с чьей женой? Свою я с ним в Крым не пущу, – под новый взрыв хохота вставил Шестижен.
Сказав «А», Пашка сказал и «Б», приказав Жаннет и Аполлонычу серьёзно взяться за репетиторство убеждённого двоечника Васи Генералова. Тот попробовал было артачиться, но Пашка рассудил просто: или поступишь летом в институт, или пойдешь из Сафари вон. Одновременно пристальный взгляд нашего гауляйтера был обращён в сторону симеонской школы. И как только там освободилось место физрука, Воронец тут же указал мне занять его, дабы сподручней бороться за души потенциальных сафарийцев.
Персональная ученица к весне появилась и у самого Пашки. Ею стала Зоя Никонова, дочь местной фельдшерицы. Два года поступала в Московский архитектурный и всё безуспешно. А тут вдруг рядом объявился сам его выпускник – как не воспользоваться случаем. Была Зоя вся в трогательных ямочках и конопушках и никак не тянула на роковую хищницу, тем не менее, ей пришло в голову то, что до этого не приходило в голову ни Жаннет, ни зграе, – попросить Пашку показать