– А вот и не знаем! – выкрикнул кто-то.
– А вы поинтересуйтесь у предыдущего выпуска, они вам с удовольствием расскажут. В двух словах, несколько паршивых овец вдруг решили, что во время увольнительного, пусть и перед самым окончанием сборов, им можно выпить. Да что там выпить, – нажраться в стельку и без стыда явиться в расположение. Вы представляете, какой нагоняй из-за них получили Гордеев и наш начальник кафедры? Так что, по-моему, ничего удивительного в том нет, что увольнительные вам было решено запретить. Приказом кафедры. Тут уж зла не держите, это в каком-то смысле на ваше же благо. Чтобы не было лишних соблазнов.
Недовольный гул поднялся над рядами зашептавшихся курсантов, разочарованных столь суровой мерой. Что сказать, я и сам расстроился, услышав о запрете на увалы, но был уже и без того достаточно подавлен, чтобы как-то реагировать. Однако, паршиво, конечно. Никаких увольнительных, значит никаких свободных прогулок по едва живому городу.
– Тише, тише, разошлись тут! Сдались вам эти увалы, вы программу-то своего экзамена видели? Пятьдесят вопросов по всему, что вы проходили здесь в течение двух лет! И можете быть уверены, списать вам никто не даст. Поэтому лишнее свободное время, которое у вас появится, употребите лучше на подготовку. Нечего вам шляться по городу в поисках приключений на свою голову и залезать тамошним девкам под юбки. Не хватало нам тут еще происшествий такого рода. Остается только надеяться, что под хвост друг друга вы драть не станете. Заднеприводных тут, надеюсь, нет?
Последняя фраза, приукрашенная добродушной улыбкой майора, бойко произнесенная им, вероятно, с целью разрядить обстановку, возымела над большинством присутствующих неожиданный эффект. На какое-то короткое мгновение класс, заполненный курсантами, перевоплотился в смеющуюся аудиторию Хогарта с точностью до припудренных париков и подвязанных бантами кос. Лица, растянувшиеся в безобразных улыбках, скалящиеся друг другу, заливающиеся истеричным хохотом гиен, колотящих по столам кулаками, – и майор смеялся со всеми, положив руки на бока. Напряженная атмосфера разрядилась, новость о запрете увалов была словно забыта. Это была минута сплочения при упоминании любимого всеми предмета шуток.
Мой взгляд скользнул в сторону Богдана. На фоне остальных лиц, искривившихся улыбками, и мерзких гогочущих рож его лицо выделялось неимоверно. Суровый сосредоточенный взгляд, направленный в сторону майора, брови слегка сдвинуты, уголок нижней губы прикушен и оттянут вниз. Достаточно, чтобы внимательный наблюдатель мог понять, что всем понравившаяся шутка не пришлась ему по душе. В этот момент, когда никто не мог этого заметить, я позволил себе не отводить от него глаз чуть подольше. У него были удивительно правильные черты лица. Гладкие линии, формировавшие его профиль, изящно выступающие скулы, волнистые темные волосы, намеренно взъерошенные, – этим можно было любоваться бесконечно долго. Он был очень красив. Видимо, он почувствовал, что за ним