– В Б.
– Это рядом с Воронежем что ли? Ой, правильно сделали, что решили коротко подстричься. На юге-то сейчас жара еще похуже, чем здесь!
Еще одно движение жужжащей машинки – и состриженная челка упала на пеньюар, как последнее свидетельство моей потерянной свободы (“Уложи меня на льняные простыни”). Понятие долга – размытая сущность, когда дело доходит до военной службы, подумал я. Как можно с самого рождения человека, из-за одного лишь его пола, накладывать на него обязательства и ожидать их ревностного исполнения? И как же так получилось, что мужчины и женщины, приходящие в этот мир одним путем, несут по отношению к нему разные обязательства?
– Готово, миленький. Можешь подходить к кассе.
Я помедлил, разглядывая собственное отражение. Ни разу до этого мне еще не приходилось видеть свой череп настолько оголенным. Ком сентиментальности подступил к горлу (“У тебя выдался непростой денек”), и я чуть не заплакал, выходя из парикмахерской, ощущая тяжкий груз неизбежности на сердце.
Глава 2
Запахи краски и уайт-спирита еще долго не оставляли меня после того, как мы выкрасили забор, окружавший территорию военной кафедры, и бордюр вдоль дороги к ней. Едкие ароматы, которые никак нельзя было смыть со своих рук и отстирать с запачкавшейся военной формы, заполонили все воздушное пространство. В центре комнаты лежала пустая дорожная сумка, а я сидел на застеленной кровати и тупо смотрел в нее. У меня имелся довольно четкий список вещей и предметов обихода, которые нужно было собрать в дорогу, однако мне никак не удавалось заставить себя начать собираться. Начнешь готовиться к дороге – и с дороги уже нельзя будет сойти.
Даже если я до сих пор и пытался убедить себя, что еще есть отходной путь, что еще можно не прийти на вокзал и уже потом как-нибудь разобраться с военным билетом, если до того все же дойдет, – вера в возможность отступления у меня почти полностью иссякла. Да и я не смог найти ему достойного оправдания.
На улице вечерело. Мне была необходима чья-нибудь компания. Даже разговор с соседом помог бы, но он уехал в недельный отпуск. С другой стороны, я не хотел никого видеть, желал поглубже уйти в себя и не высовываться во внешний мир до тех пор, пока все неприятности не разрешатся сами собой. Чаще всего, когда у меня бывало такое настроение, побеждала та часть меня, которая сторонилась людей.
Как мне было объяснить кому-то, чего именно я так боялся в предстоящей поездке, если я сам не до конца понимал причины своих страхов? Они присутствовали на подсознательном уровне, я различал лишь их формы, но рационального объяснения им дать не мог. Наверняка можно было сказать, что я боялся долгое время находиться в исключительно мужском обществе. Казалось бы, странная фобия для гея. Не то чтобы мои сокурсники были горячими красавцами, но все же.
И тем не менее одна мысль донимала меня.
“А что если они узнают обо