– Мама, что думаешь? – спрашивает сестра Айше Гюнес.
Взгляд Фатмы-ханым скользит от Айше к венам на собственных руках, лежащих на коленях, падает на украшения на каминной полке, телевизор поблескивает синим в дальнем от окна углу. За последние три месяца состояние памяти матери еще сильнее ухудшилось, темная дыра засасывала детали, имена и даже лица. Гюнес боялась, что мать оставит включенной воду или забудет на кухне газ, а потому перебралась с детьми в родительский дом. Девятилетний Реджеп и пятилетняя Хюлья галопом скакали по квартире, не обращая внимания на бессмысленные фамильные вещицы и аккуратно развешенные напоминания, раскрепостившись внезапным простором старых оттоманских комнат. Ибрахим, ее муж, остался жить в крошечной современной квартирке в районе Байрампаша. Гюнес столько лет ждала этого. Она так долго хотела, чтобы неудачный и непредсказуемый брак закончился, и она могла бы вернуться в лоно семьи. Гюнес всю жизнь нравилось о чем-то заботиться, а Айше всегда была карьеристкой и курильщицей. Но Айше больше не тревожило моральное превосходство сестры и постоянные намеки, что ее брак с Аднаном – мезальянс. Так решил Всевышний, ну, или ДНК. Не спорь с ними.
– Ах да, милое платье, а куда, ты сказала, ты его наденешь? – спрашивает Фатма-ханым.
– Ужин. На Принцевых островах.
– На Принцевых островах? А кто там живет?
– Ферид Адаташ.
– Ты упоминала это имя, как мне кажется. А кто он? Мы знакомы?
– Он управляющий инвестиционного фонда. Бизнесмен, очень успешный.
Фатма-ханым качает головой.
– Прости, дорогая.
Дипломаты, бюрократы или новомодные еврократы, даже члены самого вымирающего вида, принцы, – вот то общество, которым наслаждались Эркочи на Принцевых островах, когда Фатму и самого привлекательного капитана Северного флота доставляли на бал на катерах матросы в форме, а за их спинами развевались турецкие флаги. А у бизнесменов пальцы желтые от денег. Их маленькие глазки пытливо смотрят на ряды циферок, а не на подрагивающий горизонт на границе воды и кроваво-темного Черного неба.
– Он друг Аднана.
Взгляд