Куропёлкин взглянул.
На двух полках (их тут же подсветили) у стены, за раздвижными стёклами, стояли отреставрированные, надо полагать Бавыкиным, экземпляры обуви, в том числе, наверное, и исторические (ботфорты со шпорами), почти все – «с одной ноги», правой либо левой. Произведения ли они искусства или не произведения, Куропёлкин судить не взялся бы, но выглядели они впечатляюще, будто музейные экспонаты.
– Но как вы добываете все эти башмаки и туфли? – не смог удержаться Куропёлкин.
– Тут проблемы, – вздохнул Бавыкин. – Добычи у нас скудные. И чаще всего – с помощью батутных сеток, на одну из которых мы приглашали вас спрыгнуть, успокоиться и отдохнуть.
– То есть? – не понял Куропёлкин.
– Ну, батут – это упрощённо, для доступности вашего понимания. Будем считать, что при сбросе мусора мы используем некое устройство, двух– и трёхслойное, какое может сортировать и пропускать дальше всякую дрянь и оставлять для нас нечто забавное и интересное. Но старая обувь попадает в контейнеры фиолетовых уборщиков крайне редко. И потому вам особое спасибо за сегодняшние сапог и башмак.
– Мне-то за что? – сказал Куропёлкин. – Они, видно, выпали при опорожнении контейнеров, а я не люблю беспорядок.
– Более не буду вас задерживать, – сказал Бавыкин. – И я заинтересован в том, чтобы у Дуняши не возникло неприятностей.
– Надеюсь, что мы с вами ещё увидимся, – сказал Куропёлкин.
– Вряд ли, – покачал головой Бавыкин. – Или понять суть натуры Нины Аркадьевны я по-прежнему неспособен.
И движением руки Бавыкин предложил Куропёлкину пройти к выходу из пещеры.
– Думаю, что ваша пробоина заканчивается в Колумбии, – произнёс Куропёлкин. Сам удивился тому, что ляпнул.
И сейчас же испугался. Врата пещеры опять с шипением раздвинулись, Бавыкин стоял за его спиной и ему ничего не стоило отправить болтливого посетителя в Колумбию. За подтверждением только что совершённого им, Куропёлкиным, географического открытия.
59
Куропёлкин лежал вблизи Люка, в траве с цветами ромашками и лиловыми колокольчиками, жевал сочный стебелёк, щуря глаза, смотрел на солнце и никак не мог заставить себя встать.
Было ему хорошо.
С высот, из-под небес опадал на него голос Шаляпина: «Благославляю вас, леса, долины, горы, воды…»
Хорошо…
И голова была ясная, поднять её Куропёлкин мог без усилий, никакие промиле не были бы в его организме обнаружены даже и новейшими средствами автоинспекций, и дыхание его порочных зловоний не извергало. Болей в руках и спине почти не было. Его вернули из колодца (хрустальный купол Люка опустили) трезвым и здоровым, вполне возможно не дав ему осознать это, именно в гамаке.
«…И посох мой благославляю. И эту нищую суму…»
Опять голос с небес. А рядом в